Ложная память - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 61

Сами наркотики не могли привести Сьюзен в ее нынешнее состояние бессмысленного повиновения, но после каждой дозы она теряла способность здраво рассуждать, оценивать ситуацию и становилась вполне покорной. И в то время, когда она пребывала в этом поверхностном наркозе, Ариман получал возможность обойти ее сознательную сферу, где осуществлялось целенаправленное мышление, и говорить с ее глубоким подсознанием, где располагались безусловные рефлексы и где он не мог встретить никакого сопротивления.

То, что он сделал в течение эти трех продолжительных сеансов, могло бы соблазнить корреспондентов бульварных газет и авторов шпионских романов использовать термин «промывание мозгов». На самом деле в двадцатом веке ничего подобного этому не существовало. Он не сокрушал структуру ее сознания с целью воссоздать его в новой архитектуре. Этот подход, который когда-то пользовался такой любовью советского, китайского и северокорейского правительств, был слишком амбициозным, требовал долгих месяцев круглосуточной работы с объектом в тоскливой тюремной обстановке, проведения бесчисленного количества утомительных психологических пыток, не говоря уже о необходимости терпеть раздражающие крики и трусливые мольбы негодяев. Коэффициент умственного развития доктора Аримана был очень высок, а вот порог скуки — очень низок. Кроме того, статистика утверждала, что успех при использовании традиционных методов промывания мозгов достигался довольно редко, что само по себе не вдохновляло, да и степень контроля умственной деятельности подопытных была весьма невысока.

Доктор скорее внедрялся в область подсознания Сьюзен, так сказать, в подвал, где создал новое помещение, потайную часовню, о которой ее сознание действительно не имело никакого понятия. Там она должна была поклоняться одному-единственному божеству, забывая обо всех остальных, и этим божеством был он сам, Марк Ариман. Он был жестоким божеством из дохристианского пантеона, отрицающим любую свободу воли, нетерпимым к малейшему проявлению неповиновения, беспощадным к отступникам.

После он уже никогда не вводил ей наркотики. В этом не было никакой необходимости. В ходе тех трех предварительных сеансов он создал механизм управления ее существом, который состоял из звучания имени Марко и строк хокку. Эти десять слов мгновенно подавляли индивидуальность Сьюзен и заставляли ее подчиняться тем самым глубинным слоям души, которые некогда подверглись изменению под воздействием химикатов.

На заключительном сеансе лекарственного воздействия он также навязал Сьюзен агорафобию. Он находил, что это интересная болезнь, гарантирующая любопытные драматические события и множество ярких эффектов по мере того, как больная постепенно приближается к распаду личности и в конце концов доходит до ее полного разрушения. Ведь, что ни говори, он делал все это для собственного развлечения.

Теперь, все так же держа Сьюзен за горло, он сказал:

— Думаю, что на этот раз я буду не собой. Мне хочется чего-нибудь забавного. Сьюзен, ты знаешь, кто я такой?

— Кто вы такой?

— Я твой отец, — объявил Ариман.

Она не ответила.

— Скажи мне, кто я, — приказал он.

— Вы мой отец.

— Называй меня папой, — велел он.

Ее голос оставался сухим, лишенным эмоций, — ведь он еще не сказал ей, что она должна чувствовать согласно этому сценарию.

— Да, папа.

Пульс в сонной артерии под его правым большим пальцем оставался все таким же неторопливым.

— Скажи мне, Сьюзен, какого цвета у меня волосы.

— Светлые, — ответила она, хотя в кухне было слишком темно для того, чтобы рассмотреть цвет его волос.

Волосы Аримана были каштановыми с проседью — «перец с солью», — но отец Сьюзен действительно был блондином.

— Скажи, какого цвета мои глаза.

— Зеленые, как и у меня.

Глаза Аримана были карими.

Все так же держа Сьюзен правой рукой за горло, доктор наклонился и почти целомудренно поцеловал ее.

Ее губы были вялыми. Она не была активной участницей поцелуя; на самом деле она была настолько пассивной, что с таким же успехом могла пребывать в состоянии ступора, если не комы.

Мягко покусывая ее губы, просунув язык между ними, он поцеловал ее, как никакой отец никогда не поцеловал бы свою дочь, и, хотя ее рот остался таким же расслабленным, а пульс на артерии нисколько не изменился, он ощутил в своем горле ее дыхание.

— Тебе это нравится, Сьюзен?

— Вы хотите, чтобы мне это нравилось?

Поглаживая одной рукой ее волосы, он дал ей указания:

— Тебе очень стыдно, ты оскорблена. Полна ужасного горя… и немного обижена тем, что с тобой так поступает собственный отец. Ощущаешь себя грязной, униженной. И все же ты послушна, готова делать то, что тебе велят… Потому что ты тоже возбуждаешься против своего желания. Ты чувствуешь нездоровое неутоленное желание, которое хотела бы подавить, но не можешь.

Он еще раз поцеловал ее, и сейчас она попыталась сжать губы под его прикосновением, но тут же расслабилась, и ее губы тоже стали мягче и раскрылись. Она уперлась руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть, но сопротивление было слабым, совсем детским.

Пульс в артерии под его большим пальцем теперь скакал, как у зайца, которого по пятам преследует собака.

— Папа, нет.

Отблеск зеленого свечения в зеленых глазах Сьюзен вспыхнул с новой влажной силой.

В этой искрящейся глубине он уловил легчайший, чуть горьковатый соленый аромат, и этот знакомый аромат заставил ноздри доктора раздуться от жестокого приступа желания.

Сняв руку с горла, он положил ее на талию Сьюзен и привлек женщину вплотную к себе.

— Пожалуйста, — прошептала она, и в этом слове одновременно слышался и протест, и возбужденное приглашение.

Ариман глубоко и резко вздохнул, а потом снова склонился к ее лицу. Обоняние не обмануло хищника: ее щеки были влажны и солоны.

— Прекрасная…

Покрыв ее лицо множеством быстрых поцелуев, он увлажнил губы ее слезами и потом прошелся по благоухающим губам кончиком языка.

Взяв Сьюзен обеими руками за талию, он приподнял ее и пронес несколько шагов, пока не притиснул к холодильнику и навалился на нее всем телом.

— Пожалуйста, — повторила она, а потом еще раз: — Пожалуйста. — Прелестная девочка, разрывающаяся между противоречивыми желаниями, между желанием и страхом, которые в равной степени угадывались в ее голосе.

Плач Сьюзен не сопровождался ни рыданиями, ни хныканьем, и доктор смаковал эти молчаливые потоки, пытаясь хоть временно ослабить ту жажду, которую никогда не мог утолить. Он слизывал соленые жемчужины с уголков ее рта, с подрагивающей кромки ноздрей, выпивал капли, накапливавшиеся на ее ресницах, смакуя аромат слез, как будто они явились для него единственным хлебом насущным на протяжении всего дня.