Сто страшных историй - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 5

Она (он?) тарахтит без устали, оправдывая имя[2]. Я не слушаю. Ладно, пусть будет он – к чему все время дергаться, путать женское и мужское? После выдачи грамоты о фуккацу старая Котонэ с Малого спуска окончательно превратится в Мэмору. Мать станет сыном, обретет все необходимые права на дом, имущество, жену Мэмору, наконец, если разносчик женат. Мне неприятно думать про это – очень уж история напоминает мою собственную, когда после похорон бабушки мой отец стал сперва бабушкой, а затем, согласно грамоте, вновь отцом, мужем моей матери.

Моя любимая бабушка и эта вредная старуха? Ничего общего!

Дознание превращается в пустую формальность. Если бы не ядовитая заноза в сердце – вообще чепуха.

Желая отвлечься от дурных мыслей, я поворачиваюсь к Широно. Новый слуга устроился в углу моего крошечного кабинетика, на полу, подстелив жесткую циновку. Придвинул к себе низенький столик, разложил письменные принадлежности, стопку листов бумаги и усердно работает кистью: записывает мою беседу с перерожденкой. Тушечницу с уже разведенной тушью он притащил от секретаря Окады, решив не тратить время на приготовление туши самостоятельно. Смотри-ка! Не к писцам побежал, к секретарю. Чудо из чудес! Раньше я ни на миг не усомнился бы, что наш секретарь скорее даст отрубить себе правую руку, нежели поделится с кем-нибудь своей драгоценной тушью. Похоже, Барудзироку Широно (фамилия! у каонай! с ума сойти…) пользуется в управе определенным уважением.

Для безликого – немыслимое дело!

Ну да, пять лет при дознавателе Абэ. Будем честными, у Широно служебного опыта побольше моего. Если же учесть, какими делами занимался господин Абэ – и какими теперь занимается Торюмон Рэйден, весь такой красивый, с новой, купленной за казенный счет одеждой – опыт Широно мне очень даже пригодится. Главное, не вспоминать Мигеру, не сравнивать его с Мигеру, не хотеть со всей силой безнадежной, мучительной страсти, чтобы он превратился в Мигеру…

Я знаю, что бывает, когда человека охватывает страсть, способная вытеснить все остальные чувства. Полагаю, Широно, ты тоже это знаешь. Как ты и уместился-то за этим столиком? С твоим ростом, телосложением? Записи можно не проверять – вряд ли я найду там хоть что-то, к чему можно прицепиться, попенять тебе за нерадивость, скверный почерк или отсутствие должного усердия. Я постараюсь к тебе привыкнуть, Барудзироку Широно. Очень постараюсь.

Но извини, обещать не могу. Вот и сейчас: вспомнил, как Мигеру скрипел гусиным пером, выводя заморские каракули, и сердце защемило. Чему там должно быть подобно сердце самурая? Сухому дереву? Стылому пеплу?

Плохой из меня самурай.

– …делаете из тонких ломтиков тофу мешочки, обжариваете в масле. Будьте осторожны, они крошатся. Ва̀рите мешочки в разбавленном соевом соусе и сладком рисовом вине. День храните в доме, три дня на холоде. Пусть впитают аромат…

– Мешочки?

Заявитель что-то бормочет. Масло, рисовое вино. Я не слушаю. Или слушаю? Хочется есть, очень хочется есть. Живот прилип к спине, кричит: наполни! Не глядя, я хватаю оставленный про запас колобок. Бамбуковый лист летит на пол, но мне не до того. Отламываю сразу половину колобка, запихиваю в рот. Жую, глотаю, рискуя подавиться. Давлюсь, кашляю.

Это, наверное, после саке. Выпил лишнего, на еду потянуло.

Надо поделиться с Широно. Ох, как трудно себя заставить! Колобок – ничтожная порция. Тут и одному мало! Зря я отдал Мэмору второй. Преодолевая желание проглотить весь остаток целиком, я отламываю от него совсем немножко, чтобы обмануть самого себя, сую в рот, а остальное протягиваю слуге. Он берет свободной рукой, благодарит. Я его не слышу. Что же я слышу?

– …ва̀рите мешочки во второй раз. Затем варите рис, – мелкий старушечий шепоток лезет в уши, тычется цепким кулачком. – Приправляете уксусом, солью и лекарством от болезни легких[3]. Можете добавить моркови…

Как же хочется есть!

– …имбиря, маринованного в сливовом уксусе, и вареного корня лотоса. Набиваете рисом мешочки, посвящаете их божественной лисе Инари…

– Мне записывать рецепт, господин?

Гулкий бас Широно раскатом грома встряхивает кабинет. Вышибает чужие кулачки из ушей, заставляет тело содрогнуться. В низу живота откликается эхо, растворяет в себе чувство голода. Да что я, в самом деле?

– Какой еще рецепт? Ничего не записывай, здесь не поварская. Мэмору с Малого спуска, или Котонэ, если угодно – хватит нести околесицу! Все, что требуется, я услышал. Все, что необходимо, записал мой слуга. Сейчас мы отправимся в твое жилище для дальнейшего дознания. Ты меня понял?

– Поняла я, как не понять, – разносчик втягивает голову в плечи. – Чего тут понимать? Вы только не деритесь, я вас боюсь. У вас третьего колобка нет, а? Хоть крошку бы…

Ну да, Мэмору, ты все еще считаешь себя женщиной. К такому долго привыкаешь.

2

Цветы дня расцветают

– Мне тебя до праздника Обон[4] ждать?!

– Уже иду!

– Шевелись!

– Бегу, спешу! Вот только пирожок куплю…

Мы останавливались в который раз. Мэмору не мог пропустить ни одного уличного торговца. Прикончив пирожок, он, яростно торгуясь, купил брусок твердого «хлопкового» тофу, какой добавляют в тушеные овощи, и стал пожирать его прямо на ходу. Чавкал, давился, с жадностью глотал – и при этом умудрялся бурчать: кисловат, мол, и кусок мелковат, и где этот прохвост видел такие цены?!

Смотреть на чавкающего перерожденца было неприятно. Я старательно глазел по сторонам, пропуская мимо ушей ворчливое бормотание Мэмору. Земля па̀рила под солнцем, не до конца просохнув после недавнего дождя. Влажный и теплый воздух был напоен ароматом глициний. Их соцветия клочьями вечерних сумерек свешивались через невысокие ограды. На смену глициниям, чье время уходило, спешили пушистые шары расцветающих гортензий: белые, розовые, небесно-голубые.

Само сложилось:

И что вы думаете? Зловредная память, хихикая старушечьим голоском перерожденки, немедля подсунула мне стихи Басё. Посвященные – ну да, разумеется! – глициниям и гортензиям. Вот уж воистину: «Без слов – цветок»! Молчи, Торюмон Рэйден, не лезь к великим со своими поэтическими потугами! Глядишь, за цветок сойдешь.

Хоть за какой-нибудь.

Никогда не записываю свои стихи. И никому их не читаю, только вам.

Я оглянулся – проверить, не отстал ли мой новый слуга – и мысленно обругал себя за скудоумие. Куда там – отстал! При его-то росте и журавлиных ногах? Напротив, Широно приходилось сдерживать шаг, чтобы не обогнать своего господина. Он, кстати, очень ловко держался у меня за спиной: привык за годы службы у господина Абэ.

– Болван!

Это я не слуге. Это я Мэмору. Обжора, чтоб он подавился, встал как вкопанный, когда я повернул голову к Широно. Ну, я на него и налетел; в смысле, на Мэмору. Мой подопечный, понимаете ли, вздумал купить полдюжины шариков онигири[5]…