Свинцовая строчка - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рябов cтр.№ 11

Маме хочется на меня посмотреть, так это будет очень, очень не скоро. Между прочим, 8-я гвардейская – наша предшественница – легендарная Панфиловская дивизия, уехала на переформирование в Алма-Ату. Вот это повезло! Ох, как нам хочется повторить их маршрут. Пусть чужой, неродной город, но как бы было приятно. Оттуда «земляки» шлют нам подарки, хорошие папиросы, прекрасный табак, жалею – Леле не могу прислать. Да, а интересно было бы попасть мне в Горький в моих обносках. Вероятно, Легочка и Игорь ходили там в военном обмундировании, и на них приятно было смотреть. А я только ночью смог бы пройти по городу. Моя шинелька – она мне все: и одеяло – расстегнув хлястик, я завертываюсь в нее весь с головой и ногами, – и подушка. Я вытираю об нее и лицо, и руки, режу на ней хлеб и селедку, вытираю ею ложку и котелок. Она подпалена, пробита осколками мин, и пола ее прожжена зимой на костре. Сапоги в вечной непросыхающей грязи. И вот так бы попасть на Свердловку.

31.07.42

Занятный день! Когда нет войны, когда кругом тихо, переживания бывают более выпуклы. Вот двадцать дней очень тяжелых боев прошли, как все прежние дни войны, а сегодняшний день, вероятно, навсегда останется в памяти. Была гроза, дождь загнал меня в деревушку. Жителей, конечно, нет, их давно всех эвакуировали из этих страшных мест, только в некоторых полуразбитых домах живут наши. В одном из таких домишек с выбитыми ставнями я встретил полкового гармониста. Лил дождь, он играл мне грустные мелодии, я закурил, снял ремень, пилотку, так как после бега очень вспотел. Он заиграл «Синий платочек», и я вспомнил наши пластинки (крутите ли вы их?). Дождь стал утихать, и в середине этой песенки вдруг слышу свист, шум, и первый снаряд разрывается под окном. Я падаю на пол, в ушах звон, на голову летят доски, земля с разбитого потолка, а снаряды рвутся один за другим. Гармониста как ветром сдуло. Я бросаюсь в дверь – открытая со всех сторон площадка, снова доски летят, – спасаясь от осколков, ложусь на пол, затем залезаю под крыльцо, но что такое гнилое крыльцо, а снаряды продолжают со свистом лететь. Я не знаю, куда деться, бегу в сарай – соломенная полураскрытая крыша; новый разрыв снаряда укладывает меня на навоз, где я и лежал какое-то время. Налет закончился, и все стихло.

Дождь перестал, на улице, наряду с приятным запахом после грозы, пахло пороховым дымом, который стлался вдаль сизой дымкой. Вылезали из-под домов люди, несли в санчасть раненых, во дворе в предсмертных судорогах билась лошадь – осколок распорол ей живот, и все кишки вывалились наружу. Из-за уходящих рваных облаков выглянуло веселое солнышко: я вбежал в дом, взял ремень, пилотку – и мигом из села. Через несколько минут я уже шел вдоль ржаного поля, под ногами текла быстрая речка, в небе после грозы пели десятки жаворонков. Кругом было все так обычно для теплого июльского дня. Только сзади, в деревушке, остались суетящиеся, немного побледневшие люди. А война здесь вообще-то окончилась, и мы находимся в относительно спокойном месте. И вот, когда я шел по полю, со звоном в ушах, мне стало неприятно от только что пережитого и очень не хотелось, чтобы это повторилось.

Тасе хочется в лес и на речку, а мне надоели эти кругом шумящие речки и эти нигде не кончающиеся леса. Правда, по мирному времени это красиво, но жить в болоте и под непрекращающимися дождями надоедает. Лето кончается, а дороги так и не просохли, о лесе и не говорю. Ходить приходится так, что иногда зачерпываешь полные сапоги.

14.08.42

Вот теперь я могу написать, что все кругом монотонно и однообразно. Каждый день похож на прошедший, бывают изредка неприятные дни, но мне кажется, что, если рядом рвется снаряд, к этому все равно не привыкнешь. А снаряды сейчас падают по принципу «на кого бог пошлет»: стреляют не по целям, не по дорогам, а равномерно по всем лесам, по-артиллерийски это называется обстрелом по площадям. Вот и вся здешняя война. Самолеты исчезли и стали в диковинку. Все взоры направлены на юг. Скоро осень, а лета так и не было. Восьмой месяц я не слышал гудка паровоза и с зимы не видел автомашин. Полгода не видел людей, обычных, как вы, полгода без кино, без театра. Недавно пришел на батарею, там была женщина-врач; я что-то стал объяснять человеку и сказал нецензурное слово, и только после сообразил, что по старой, забытой морали, которая существовала там, дома, которая, вероятно, существует и сейчас, такие вещи говорить не положено. Самое интересное теперь – это сны; в них повторяются недосягаемые картины прошлого, и вот под впечатлением снов я пишу письма. На днях я во сне возвращался домой, приплыл на пароходе и подымался по лестнице наверх. На скамейке сидели Леля и Леночка, и мы пошли тихонько по Откосу. За Волгой, как всегда, красиво садилось солнце. И вдруг, возможно, близкий разрыв снаряда перебросил меня во сне сразу из прошлого, через 1000 километров, как бы в настоящее. Я во сне видел летящие самолеты и разрывы падающих бомб, залезал под корни какой-то сваленной сосны, а осколки летели медленно-медленно, сбивая на пути большие сучья, которые накрывали меня. Внутри опять все напрягается – даже во сне, сколько резких переходов.

В общем, я переключился на сны, писем не жду ни от кого и только мечтаю о письме из дома. Сначала мне хотелось, чтобы писали друзья и знакомые, и я просил об этом, а получал такие ответы, что мне стало тошно. Во мне сейчас ничего не пошевельнется, если на глазах снаряд разорвет человека. Маме не нравилось, что я много смеюсь, так вот, мама: Лукинов людям говорит, что за все время лейтенант смеялся один раз – и это верно. Конечно, я улыбаюсь, но это не прежний беззаботный смех. Не подумайте, что я изменился, я такой же, как и год назад. Только потолстел и пожирнел трошки, стойку на руках, пожалуй, не сделаю, но знаю, что в день могу проходить, не уставая, по 40 километров.

25.08.42

Таська! Без меня замуж не выходи. Чуток обожди, говорят, все-таки нечестно сейчас устраивать свою личную жизнь, когда так много, очень много хороших людей рискуют ею для всех остальных.

Вообще сама жизнь заставляет людей приспосабливаться, а посему я стараюсь быть в стороне от осуждения других. Таська, здесь с презрением относятся к женщине, которая родила во время войны, но большинство из этих людей ничем не лучше осуждаемого ими человека. Когда-то давно Иисус Христос сказал толпе, бросающей камни в блудницу: пусть бросит камень тот, кто самый чистый, и такого, кажется, не нашлось.

Так было, так есть, так будет всегда!

Но все-таки лучше подождать еще годок-два, я в этом уверен, и все кончится, и мы должны увидеться. Я Лукинову говорю, если мы не вернемся, то кто же вернется; ему это не нравится, и он всегда говорит обратное. Леля все думает, что мне плохо, да мне лучше вас всех. Под ногами в двух метрах речка, кругом лес, тишина, никого нет.

Где-то далеко слышны раскаты рвущихся бомб. До наших наблюдательных пунктов 10 километров, война там и еще чуть дальше. Делать нечего, и я хожу везде, бываю на всех батареях, которые разбросаны по лесам, проверяю рации. Часто, идя с батареи, собираю грибы. Лес – глухой сосновый бор, кругом ковер из мха и масса брусники. Тихо-тихо, только прыгают птицы на ветках, иногда защелкает белка на вершине сосны. Идешь обычно напрямик по телефонному проводу, дороги здесь не нужны, да и неприятно по ним ходить. Сегодня набрал прекрасных белых грибов. И, как раньше в детстве, ночью перед глазами мелькали красноголовики, подберезовики и на толстых ножках боровики. В лесу очень много малины, но я увлекаюсь грибами. Август все-таки выстоял замечательный, дороги почти просохли, но мое болото уже не высохнет, ходить по нему приходится по щиколотку в воде.