Путь дзэн. Истоки, принципы, практика - читать онлайн книгу. Автор: Алан Уотс cтр.№ 18

Слово дхьяна (на пали – джхана)– это изначальная санскритская форма китайского чань[c] и японского дзэн, и поэтому его значение имеет особую важность для понимания дзэн-буддизма. «Медитация» враспространенном смысле «размышления» или «обдумывания» будет совершенно неподходящим переводом. Но такие альтернативы, как «транс» или «поглощение», еще хуже, поскольку они предполагают состояния гипнотического очарования. Лучшим решением будет оставить слово дхьяна без перевода и добавить его в английский язык, как это сделали с нирваной иДао ^[40].

В буддизме термин дхьяна охватывает как памятование (смрити), так и самадхи, и его можно лучше всего описать как состояние объединенной или однонаправленной осознанности. С одной стороны, она однонаправленная, потому что сосредоточена на настоящем, поскольку для ясной осознанности нет ни прошлого, ни будущего, а есть лишь то единственное мгновение (экакшана), которое западные мистики назвали Вечным Сейчас. С другой стороны, она однонаправленная в том смысле, что представляет собой состояние сознания, в котором нет разделения познающего, познания и познаваемого.

Трудность понимания значения дхьяны заключается в том, что структура нашего языка не позволяет использовать переходный глагол без подлежащего и сказуемого. Когда говорят о «познании», грамматическая условность требует наличия того, кто познает, и того, что познается. Мы настолько привыкли к этой условности речи и мышления, что отказываемся признать, что это просто условность, которая не обязательно соответствует фактическому опыту познания. Так, когда мы говорим: «Блеснул свет»,– увидеть грамматическую условность и осознать, что блеск и свет – одно и то же, несколько проще. Но дхьяна как ментальное состояние освобожденного или пробужденного человека по своей природе свободна от принятия конвенциональных сущностей за реальность. Наш интеллектуальный дискомфорт из-за попыток представить познание без конкретного «кого-то», кто познает, и «чего-то», что познается, напоминает дискомфорт человека, который пришел на официальный ужин в пижаме. Это конвенциональная, но не экзистенциальная ошибка.

Таким образом, опять же, мы видим, как условность, майя измерений и описаний, наполняет мир призраками, которых мы называем сущностями и вещами. Сила условности насколько гипнотическая, настолько убедительная, что мы начинаем принимать этих призраков за реальность и находить в них свою любовь, свои идеалы и свое ценное имущество. Но беспокоящий нас вопрос о том, что со мной случится после смерти, в конечном счете напоминает вопрос о том, что случится с моим кулаком, если я раскрою ладонь, или куда денется сгиб коленей, если я встану. Поэтому, возможно, мы теперь сможем понять знаменитое резюме доктрины Будды, приведенное в «Висуддхимагге»:

Поскольку учение Будды – это путь освобождения, его единственная цель – опыт нирваны. Будда не пытался изложить согласованную философскую систему, чтобы удовлетворить интеллектуальное любопытство касательно наивысших вещей, которое ожидает ответов в словах. Когда у него требовали таких ответов, когда его спрашивали о природе нирваны, происхождении мира и реальности Самости, Будда хранил «благородное молчание», после чего говорил, что такие вопросы неуместны и не ведут к настоящему опыту освобождения.

Часто утверждалось, что позднейшее развитие буддизма объясняется неспособностью индийского ума довольствоваться этим молчанием, в результате чего ему пришлось поддаться переполняющему его стремлению к «абстрактным метафизическим спекуляциям» оприроде реальности. Однако такой взгляд на генезис буддизма махаяны обманчив. Значительная часть доктрины махаяны возникла не столько для удовлетворения интеллектуального любопытства, сколько для рассмотрения практических психологических проблем, с которыми сталкиваются последователи пути Будды. Определенно, трактовка этих проблем чрезвычайно схоластическая, и интеллектуальный уровень текстов махаяны очень возвышенный. Но главная цель – не построить философскую систему, а способствовать опыту освобождения. Сэр Артур Берридейл Кит верно заметил:

Безусловно, в каком-то смысле в буддизме махаяны есть уступки как интеллектуальному любопытству, так и популярному желанию найти короткие пути к цели. Но в своей основе он представляет собой работу очень чувствительных и восприимчивых умов, изучавших свои собственные внутренние процессы. Для чрезвычайно самосознательного человека буддизм Палийского Канона оставляет много проблем без ответа. Его психологическое понимание в основном не идет дальше конструирования аналитических каталогов ментальных функций, и несмотря на ясность его предписаний, он не всегда способен объяснить их практические трудности. Возможно, это слишком широкое обобщение, но создается впечатление, что Палийский Канон отпирает дверь к нирване с помощью грубой силы, а махаяна подбирает ключ до тех пор, пока тот не подойдет к замку. Таким образом, важнейшей задачей махаяны является предоставление «искусных средств» (упайя), благодаря которым нирвана будет доступна любому ментальному типу.