Законодатели - читать онлайн книгу. Автор: Вера Крыжановская cтр.№ 13

Он помог мне встать, отворил бывшую в глубине пещеры дверь, закрытую камнем и державшуюся на невидимых петлях, а затем ввел меня в обширную пещеру, о существовании которой я даже не подозревал. Нежный голубоватый свет озарял ее, а в глубине, на высоте нескольких высеченных в скале ступеней, стоял стол, покрытый сотканной из золотых нитей скатертью.

На этом своего рода престоле стояли два семисвечника с красными свечами, а между ними большая, увенчанная золотым крестом чаша и металлический ящичек, сверкавший драгоценными камнями. На стоявших по обе стороны треножниках курились благовония. У входа был водоем, куда впадал ключ, бивший из скалы.

Павака приказал мне раздеться и окунуться в воду, что я с трудом мог исполнить; а потом он натер меня ароматной эссенцией и облачил в длинную белую тунику.

Я почувствовал, что удивительно окреп, хотя был еще очень слаб; но Павака поддержал меня и подвел к престолу, на первой ступени которого я и опустился на колени. Затем, открыв металлический ларец, он достал из него флакон, хрустальную чашу, наполовину наполненную водой, и золотую ложечку. Из флакона он налил несколько капель в чашу, причем жидкость словно вскипела и поднялся красный, испещренный огненными лучами пар. Тогда Павака заставил меня принести клятву, которую я повторял с трудом, потому что был слаб, как перед смертью; после этого он приказал мне выпить чашу.

Кружась в волнах огня, я потерял сознание, и этот сон, или летаргия, тянулся, должно быть, очень долго – сужу об этом по тому, что я за это время совершил, как оказалось потом, очень длинное путешествие, и, очнувшись, оказался в одном из далеких гималайских уединенных дворцов, где адепты проходят свое первое посвящение.

Павака сказал правду. От смертельной моей болезни не осталось и следа; я был здоров и силен как никогда и тотчас начал свое послушание. Работал я с неутомимым рвением, и учителя изумлялись моим успехам. Мужественно выдерживал я испытания, которые должны были расширить мои познания, дисциплинировать мою волю и побороть слабости. Я пристрастился к тайнам, которые постигал, и упивался приобретаемой оккультной властью. А время между тем незаметно текло мимо меня.

После блестяще выдержанного тяжелого научного искуса меня наградили первым лучом венца мага, а затем, после некоторого отдохновения, наставники объявили, что настало время приступить к испытанию, соответствовавшему моему званию, и отправиться пророком в далекую страну, чтобы проповедовать начала добра и поднять нравственность народов, погрязших в пороках.

Старейший из магов задал мне обычные вопросы: чувствую ли я в себе достаточно сил претерпеть бедствия и унижения, воздавая добром за зло и платя прощением и любовью за обиды и неблагодарность, а в надлежащем случае запечатлеть своей кровью истину проповедуемого учения, никоим образом не выдавая, кто я и что мог бы совершить. Не задумываясь, я ответил, что принимаю испытание и надеюсь достойно выполнить его.

Увы! Я не отдавал себе тогда отчета в тщеславности моего ответа; я был слеп относительно своих слабостей, воображая себя неуязвимым и стоящим на высоте моего назначения…

Удеа с минуту молчал и провел рукою по бледному лбу; на устах его застыла презрительная, горькая усмешка.

– Безумен был я, – продолжал он, оправившись. – Несмотря на свою ученость, я не понимал, что человеческое стадо – самая мятежная и неукротимая из стихий, и что властвовать над людьми силой добра – это самое тяжкое и сложное из магических деяний. В спокойной, гармоничной атмосфере ученья я забыл, какую, силу сопротивления, злобы и порочности заключает в себе человеческое сердце, что легче укротить стадо диких зверей, нежели толпу двуногих, испорченных, жаждущих наслаждений, жестоких и гордящихся тем, что они «люди» и сделали будто бы огромный шаг, отделяющий их от животного; а между тем они сохранили все звериные инстинкты и только сбросили узду, которую природа налагает на низших существ. Своим чванством, двуличностью, неблагодарностью, алчностью и холодной жестокостью человек превосходит всех животных. Ослепленный самомнением, я не представлял тогда грозившей мне опасности; по своему тщеславию я считал себя способным укротить других и себя.

Наставники были, казалось, огорчены, и Эбрамар с грустью посмотрел на меня и шепнул:

– Брат, попроси себе отсрочку, укрепись горячей молитвой в уединении и безмолвии, готовясь к своей высокой задаче. Не пренебрегай грозящей тебе опасностью! Посвященному эта необходимость соприкасаться с толпой и дышать ее заразным дыханием грозит страшной борьбой. Повремени вступать в сношения с людьми, пока не будешь вполне уверен в победе.

Ох! Если бы я послушался мудрого совета! Но, нет! Считая, что он вызван излишней осторожностью, я не хотел дольше ждать, стремился скорее подняться по иерархической лестнице и отправился…

Как-то ночью один из высших магов доставил меня в далекую страну, где мне предстояло работать, поместил в пещеру и сказал:

– Местопребывание твое пустынно, но в нескольких часах ходьбы расположен большой город, где в настоящее время множество больных и одержимых, которых ты излечишь, чтобы привлечь к себе внимание и воспользоваться случаем начать проповедовать.

На заре я тронулся в путь. В окружавшей картине что-то показалось мне знакомым; но занятый своими мыслями, я не обратил на это внимания и достиг долины, где, утопая в садах, раскинулся громадный город. Но едва прошел я несколько улиц, как остолбенел.

Передо мной возвышался большой и прекрасно знакомый мне храм, – главная святыня моей родины. Сколько раз всходил я по этим ступеням, присутствуя с отцом на каком-нибудь религиозном торжестве. Тут предстояло мне царствовать и, значит, меня послали поучать мой собственный народ. От волнения и умиления на глазах выступили слезы; все во мне трепетало, и нахлынули тысячи воспоминаний.

Но долго раздумывать мне не пришлось. Из ближайшего дома выбежали и принялись скакать мужчина и женщина; едва прикрытые лохмотьями, растрепанные, с пеной у рта, с искаженными судорогой лицами, они дико вопили и вообще были отвратительны и страшны. За ними следом бежали люди, пытавшиеся остановить их. Эта картина мгновенно напомнила возложенную на меня задачу и повеление наставников.

Забыв только что пережитое волнение, я поднял руку, и оба одержимые как вкопанные застыли на месте. Тогда я подошел к ним, сделал пассы, произнес заклятия, изгонявшие вселившихся в несчастных бесов, и мне удалось освободить их.

Вокруг нас собралась толпа, и, увидав, что к больным вернулся рассудок, несколько человек приблизились ко мне и почтительно, хотя и с примесью суеверного страха, рассказали, что в городе свирепствует убийственное, буйное помешательство. Страшная болезнь поражает и старых и молодых; в припадке исступления они душат всех, кто попадется, на улицах проделывают всякие безобразия, а через некоторое время умирают в ужасных мучениях. Но хуже всего было то, что болезнь оказывалась заразной, и часто те, кто хотел удержать больных, сами становились жертвами такого же безумия. Поэтому царь повелел хватать каждого, у кого обнаружатся признаки такого недуга, и водворять в особого рода становище за городом, оцепленное так, чтобы никто из посторонних не мог туда попасть.