День ангела - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Муравьева cтр.№ 54

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - День ангела | Автор книги - Ирина Муравьева

Cтраница 54
читать онлайн книги бесплатно

Несчастного красавца между тем усадили на траву поближе к огню и в руки ему опустили гитару. Похожий на Элвиса Пресли столь сильно, что мать не сумела бы их различить (случись бедный Элвис живой и здесь, в школе!), Бенджамен Сойер исполнил русскую народную песню про Анну Каренину:


Тут Вронский явился, подлец и пройдоха

И белый к тому ж офицер,

Его породила другая эпоха,

И не жил он в СССР!


А бедная Анна пошла до вокзалу

И робко легла на пути.

Ее в те ужасные дни капиталу

Никто не подумал спасти!


Подайте ж, братишки, подайте, сестренки!

Подайте хоть хлеба кусок!

Поскольку у той, у Карениной Анны,

Остался сиротка-сынок!


Он бродит по свету, он просит прокорму,

Страдая от грубых людей!

Подайте, братишки, подайте, сестренки,

Вас просит Каренин Сергей!

Ему долго хлопали, а впечатлительная Надежда, хохоча, не удержалась и прямо в переносицу расцеловала артиста. С этого вечера Сесиль потеряла покой. Ее глаза, в которых голубизна стояла, как вода растаявшего на солнце сугроба стоит иногда в затаенной ложбинке и слушает пение птиц в поднебесье, – ее глаза следили за Элвисом Пресли с такой неподдельной и чистой любовью, как будто он был не земным человеком, но ангелом, вестником светлого чуда.

И вскоре была эта ночь, эта радость. Сесиль почти и не помнила, как она оказалась в комнате Бенджамена между одиннадцатью и двенадцатью часами после захода солнца. Но солнце зашло, и Сесиль оказалась. А Бенджамен потом долго не спал, а рассматривал ее, крепко спящую, с таким удивлением, как будто это была первая девушка, которая заснула на его плече с такой безмятежной доверчивой радостью.

Сесиль, правда, вскоре проснулась, и Бенджамен вдруг поцеловал у нее руку. И крови-то было всего ничего, а ей говорили, что может быть больше. Она приняла душ, заплела косу, ни разу не взглянув в зеркало, поскольку смотрела на Бенджи. Лицо его было порывистым, нежным и лучше намного, чем даже у Пресли. Потом они шли по росе к ее корпусу, но Бенджи молчал, и душа ее ныла. В прошлом году в школе ставили спектакль «Юджин Онегин», и ей поручили Татьяну. Сейчас бы она ее лучше сыграла, ей все стало очень понятным про жизнь. Проводив ее до двери, Бенджамен Сойер дотронулся до ее плеча и сразу убежал. Причем не к себе, в пятый корпус, а может быть, в лес или, может быть, в горы. Короче, умчался, следа не оставил. А днем на уроках почти не смотрел. Потом была спевка и яростный ливень. И Мэтью, который следил в оба глаза. Потом все бежали, спасаясь от ливня. И Бенджи, догнав ее, обнял с разбегу. Их руки сплелись, их дыхания спились. Вокруг было столько воды, все бурлило.

Прошла целая неделя с того вечера. Там, в больнице, она ни разу не вспомнила о Сойере. Там был только Мэтью, он чудом не умер. Теперь ему лучше, и он ее выгнал. Сесиль не сердилась и не обижалась. Ах, выгнал и выгнал! Но что делать с Бенджи? Она даже подумала о том, что, может быть, стоит написать ему письмо. Дождаться полуночи, лунного света и все написать, как писала Татьяна.

Длинная и прямая Бетси разбила поток ее мыслей вопросом:

– Ты есть-то хоть будешь?

Сесиль вспомнила, что очень голодна. Бетси смотрела с тем самым удивлением, которого добивались от нее операторы на массовках.

– Пойдем кофе выпьем, – сказала Бетси.

Сойер стоял с тарелкой, полной яичницы, в правой руке и двумя бананами – в левой. А вдруг он не хочет ее больше знать? Сойер поставил яичницу на чей-то столик, а бананы просто бросил на пол. И сам подошел к ней. Всей кожей спины Сесиль почувствовала, как на них смотрят. Глаза ее видели мало, поскольку он был слишком близко, почти что касался ее подбородком. Дыхание оба сдержали.

Патрик Беккет – Анастасии Беккет

Последнее письмо, недописанное.

Нанкин, 1937 г.

Они говорят, что не собираются нас убивать. Но я им не верю. Хорст ведет себя малодушно, один раз даже бросился целовать руки у главного бандита. Сейчас их осталось только четверо, куда исчезли двое, я не знаю. Содержат нас в сносных условиях: мы живем в подвале, но здесь не холодно, и еды почти хватает. Нас захватили всего неделю назад, а мне кажется, что прошла целая вечность. Сидим на своих подстилках и тупо ждем. Слава богу, что нам разрешают писать письма.

Знаешь, какое у меня сейчас самое любимое занятие? Вспоминать тебя. Память моя стала похожа на рака-отшельника, который тянет за собой каждую новую ракушку. Так и я: достаточно любой мелочи, чтобы я снова и снова чувствовал тебя, слышал твой голос. Иногда мне кажется, что ты находишься внутри меня, как преступник в свинцовом мешке. Были такие наглухо закрытые свинцовые мешки в средневековой Венеции, в них держали преступников. Веселое у меня воображение, правда? Помнишь, как мы отдыхали в Бретони, и соседка учила тебя варить марципан? Радость моя! Сегодня ночью я долго вспоминал это. Сначала пошел мелкий дождь, небо было затянуто, и мы не смогли пойти купаться. Ты забралась с ногами на кресло и сказала, что это ничего, что дождь, ведь нам так уютно вдвоем в этом старом доме, который мы сняли на пару недель, перед тем как уехать в Ригу и оттуда – в Москву. В открытые окна просачивалось море с его крикливыми чайками и лодками вдалеке, и казалось, что все это – прямо здесь, в нашей комнате. На тебе было клетчатое платье с черным бантиком на шее, и, когда я развязал этот бантик, кожа твоего горла показалась мне такой шелковистой и горячей, как будто это была кожа только что народившегося птенца, которых мы, мальчишками, иногда находили в траве. Пришла соседская девочка лет тринадцати и спросила, хочешь ли ты научиться варить марципан, потому что мать ее собирается печь для гостей пироги с марципаном. И ты вскочила, обрадовалась развлечению. На кухне, куда и я пошел вместе с тобой, миндаль уже был аккуратно разложен на деревянном столе, топилась печь, и соседка, такая рыжеволосая, словно ее голову окунули в мед, с засученными рукавами белой рубахи, начала объяснять, как сначала нужно прокалить орехи, чтобы они, не дай бог, не обгорели, потом толочь их до тех пор, пока орехи не превратятся в легкую золотистую пыль.

Милая моя! Мне страшно, что меня убьют и ты останешься одна в таком жестоком мире. В Москве было время, когда я почти ненавидел тебя, но это время прошло. Оно прошло совсем. Мне не нужно было делать над собой никаких усилий, чтобы простить тебя. Это случилось само собой, когда ты заболела. У тебя была высоченная температура, и ты слегка бредила, плакала во сне. Доктор предупредил меня, что тебе нужно много пить, и я не спал, сидел рядом с тобой и все время поил тебя холодной водой из кувшинчика. У тебя стучали зубы, вода проливалась через край, ночная сорочка и простыня были мокрыми. На третий день мне пришлось ненадолго уйти, я оставил тебя одну, ты спала, но, когда я вернулся и снимал пальто в прихожей, ты вышла ко мне из своей комнаты, белая, без кровинки, держась за стену. Я разозлился, что ты встала, прикрикнул: «Иди ложись!», а ты так жалобно посмотрела на меня, хотела что-то мне объяснить, и вдруг у тебя закатились глаза, и ты упала, потеряла сознание.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию