Генерал-адмирал. Война - читать онлайн книгу. Автор: Роман Злотников cтр.№ 65

Верноподданнический энтузиазм поляков оказался не таким уж долгим. Уже через пару лет после окончания Великой войны в польской среде появились некие деятели, выражавшие «недоумение», что, мол, все славянские народы получили независимые государства, а поляки — самые верные, самые преданные сторонники России, «почти сто пятьдесят лет [49] помогающие ей строить великую империю», — так пока и не дождались достойной их великого народа награды. Под наградой подразумевалось, конечно, создание независимого польского государства. И хотя мы довольно быстро разобрались, чьи уши торчат из-за спин подобных деятелей, по большому счету ничего поделать с этим было нельзя: ребята действовали вполне легально.

Ну вот представьте: живет себе человек с большими амбициями, но с малым терпением, скудным умом и невеликими способностями. Довольно быстро такому человеку начинает казаться, что окружающие не отдают ему должного и вообще сильно его недооценивают. Вот он и начинает сначала искать известности в эпатаже, в демонстрации приверженности непринятому в приличном обществе, незаконному, непризнаваемому. Мол, я просто не такой, как все, самый свободный, самый раскованный, самый честный, а все эти ваши правила, приличия и законы — ложь и лицемерие. Такие господа, кстати, чаще всего встречаются в двух областях человеческой деятельности — в искусстве и в политике. И если по поводу людей искусства у меня особенного раздражения нет, если я даже чего-то не понимаю либо мне что-то не нравится, но находит своих поклонников, — и пусть, но вот в политике все не так просто… Ибо такие люди — отличный инструмент легального воздействия на страну со стороны. Нужно всего лишь подобрать тех, кто «самовыражовывается» в нужном тебе направлении, и… помочь им делать это наиболее ярко и привлекательно. Ну, денег дать. Причем не напрямую, а, например, пригласить почитать курс лекций за солидное вознаграждение, заказать и щедро оплатить аналитическую записку или специализированный доклад «О состоянии свободы слова» или «О положении заключенных в тюрьмах Российской империи». Пригласить на личную встречу. Сфотографироваться. На конференции какой-нибудь дать выступить… А там, глядишь, у этого «самого свободного» и последователи появились, которым хочется всего того же — чтобы и их признали самыми свободными и самыми умными, и денег подкинули, и за ручку поздоровались. Ну с этим же вождем и корифеем сработало, так чего бы и с ними такому не случиться?.. И мало кому из этих господ приходит в голову, что, если тебя так обхаживают пусть не откровенные враги, но уж как минимум ярые соперники твоей страны, это ж неспроста. Нет, что вы, как можно?! Просто вот это и есть по-настоящему умные люди, и они всего лишь отдают должное моему уму и таланту, то есть тому, чего всякие там плебеи и зашоренные «кролики» дома, на родине, не замечали…

Впрочем, в эту игру можно было играть коллективно. В конце концов, у англичан есть Индия, Ирландия и еще кое-какие части «империи, над которой никогда не заходит солнце», и там мы тоже можем затеять нечто подобное. На что я им в свое время очень прозрачно намекал. Тогда — восприняли, а вот сейчас, похоже, решили снова взяться за старое. С началом кризиса-то, что совершенно естественно, число недовольных у нас в стране стало расти. А традиция поляков обвинять во всех своих бедах Россию насчитывает не «сто пятьдесят лет», а много больше.

Да уж, похоже, с Польшей рано или поздно придется что-то решать. И хорошо еще, что это произойдет не так, как в «моей» истории, то есть не через развал страны и поражение в войне.

Я, кстати, во многом именно поэтому и отказался от территориальных требований к Германии, иначе мы сыграли бы не в свою пользу, а в пользу будущей независимой Польши. Отбери мы у немцев, скажем, Восточную Померанию, Позен или поморье, поляки, отделяясь, непременно подсуетились бы и забрали их себе. А согласиться с потерей Восточной Пруссии и Кенигсберга немцы смогли только после двух чудовищных поражений в мировых войнах и под угрозой атомной бомбардировки. То есть забери мы себе сейчас Кенигсберг, который, в принципе, можно было бы удержать даже в случае отделения Польши, — ни о каком плодотворном сотрудничестве с немцами после войны и речи бы не шло. Для немцев потеря Королевского города [50] сегодня стала бы национальной раной похлеще, чем для французов потеря Эльзаса и Лотарингии. И те, кто наложил бы лапу на колыбель Германской империи, [51] сделались бы врагом кайзера и всех немцев навеки. А так, если полякам жизненно необходимо вернуть себе Восточную Померанию или то, что они именуют Польским Поморьем, пусть сами с немцами договариваются. Мы им и так Краков подкинули и солидный кусок Силезии. Пусть радуются…

— Ваше высочество…

Я повернулся. А, ну да, теперь надобно сказать несколько слов о том, какое это великое событие — окончание строительства первой в мире дороги, предназначенной для скоростного движения автомобилей, и разрезать ленточку…

На самом деле сейчас мы закончили уже финальный участок, а первая в мире специальная дорога для автомобилей Санкт-Петербург — Царское Село длиной около двадцати километров была проложена еще в 1920-м. Соблюли, так сказать, традицию: железные дороги России тоже начинались с этой дистанции… Царскосельский участок был оборудован разделительной полосой, развязками с мостами, указателями, разгонными полосами и всем остальным, то есть давал полное представление о том, как будут выглядеть «имперские тракты», и быстро стал одним из любимых мест столичных автомобилистов… К моменту его сдачи в эксплуатацию строительство имперского тракта Санкт-Петербург — Москва уже развернулось вовсю. От Питера тянули дорогу до Чудова, а от Москвы — до Клина. Обе были введены в действие в 1925-м. В 1927-м сдали участки до Окуловки с севера и до Крестцов с юга. Мы здесь строили дорогу параллельно железной и строго в обход любых населенных пунктов, так что на Торжок и Великий Новгород сделали бесплатные ответвления. Ну а сегодня оба участка соединились. Вернее, реально все произошло еще неделю назад, а сегодня предстояло торжественное открытие…

Речь моя была краткой. Я сообщил журналистам, что считаю это событие ничуть не меньшим по значению для страны, чем заключение Парижского договора, окончившего Великую войну, и выразил надежду на то, что довольно скоро можно будет, выехав на имперский тракт в Санкт-Петербурге, съехать с него во Владивостоке. И добавил, что, пока этого не произошло, Россию еще рано считать единой страной. После чего все захлопали, а я поковылял с трибуны вниз.

Шелковая лента оказалась довольно прочной, но ножницы были хорошо наточены, поэтому я справился. Хрум-хрум-хрум — и оба конца ленточки упали на асфальт. Тут же грянул оркестр, зазвучали аплодисменты. Я поднял взгляд. Парня в шарфе цветов польского флага на мосту уже не было.