Узник в маске - читать онлайн книгу. Автор: Жюльетта Бенцони cтр.№ 68

— О чем, государь?

— О вашей с Бофором любви. Я хочу знать все! Только не говорите, что это тайна! Раз об этом болтают, значит, тайне конец. Но сначала ответьте на вопрос, вы родили сына от него?

— Да.

Он фыркнул и усмехнулся, словно желая сказать, «Так я и знал!» Сильви осмелела и продолжила с подобающим аристократке достоинством:

— Мой сын — плод детской любви и минутного самозабвения. Минутного! Вот и вся «безумная любовь» между мною и Франсуа де Бофором, с которым я после этого не виделась целых десять лет.

— Рассказывайте! — повторил он, на сей раз уже не так грозно.

Сильви принялась за рассказ. Король внимал ей, не прерывая, и ей казалось, что его лицо мало-помалу утрачивает суровое выражение. Когда рассказ был закончен, послышалось негромкое царапанье с обратной стороны невысокой двери, ведущей в королевскую спальню, и перед королем снова предстал Кольбер. Подобострастно пригнувшись, он положил перед монархом какую-то бумагу и удалился. Людовик небрежно заглянул в бумагу, оттолкнул ее и встал, тут же снова обретя прежнюю угрожающую величавость.

— Готов допустить, — молвил он, — что вы стали жертвой неких обстоятельств, о которых мне не доставляет удовольствия вспоминать. В память об этих обстоятельствах и о моем былом добром к вам расположении я не стану перекладывать на ваших детей груз вашей ошибки. Ваш сын сохранит имя, титул и соответствующие тому и другому привилегии. Что до вашей дочери, являющейся родной дочерью покойного герцога, то ей ничто не должно помешать заключить блестящий брачный союз, о чем мы намерены позаботиться. Но мне угодно, чтобы сами вы удалились от двора и вернулись к себе в Пикардию. Для меня слишком важно, чтобы королеву окружали только женщины безупречной нравственности.

Невзирая на торжественность момента, Сильви не удержалась от смеха.

— Разумеется, всяческих похвал достойна, к примеру, нравственность госпожи графини де Суассон…

Удар достиг цели, что отразилось на лице короля, крылья его носа побелели, пальцы непроизвольно разжались, выронив гусиное перо.

— Не знал, что вы привержены сплетням…

— Я тоже, государь. Весьма сожалею, но бывают сравнения, напрашивающиеся сами собой. Прошу ваше величество меня извинить. Могу ли я теперь удалиться?

— Нет, не можете! — прикрикнул он. — Я все еще с вами не закончил. Я мог бы забыть все, что услышал от вас, если бы не ваше поведение, которое нельзя оценить иначе, кроме как бунтарство.

— Я бунтарка?

— Да, вы. Не так давно при весьма печальных обстоятельствах я оказал вам доверие и, как мне кажется, сопроводил его весомым доказательством важности порученной вам миссии.

— Не припомню, чтобы мне поручалась какая-либо миссия, — ответила Сильви с притворным недоумением, глядя королю прямо в глаза.

— Я приветствовал бы ваше самообладание, если бы, преследуя некие цели, которые я не могу не счесть опасными, вы не помогли укрыться от моего справедливого суда жалкому чернокожему невольнику…

— Справедливый суд, государь? Этот несчастный, скрывавшийся в одном из пустых залов Старого Лувра, чудом избежал смерти, когда какие-то негодяи пришли лишить его жизни. Он искал у меня убежища….

— Почему именно у вас?

— Потому, возможно, что я всегда относилась к нему по-человечески, а не как к игрушке, лишенной души. Никогда двери моего дома не захлопывались перед носом людей, моливших о помощи. Недаром я — воспитанница госпожи де Вандом, у нее я научилась состраданию. У нее и у господина Винсента…

При упоминании старого священника, давно почившего, о чьем великодушии он так часто слышал в детстве, Людовик содрогнулся. Голос его, словно по велению свыше, стал ласковее.

— Господу угодно, чтобы я никому не бросал упрек в излишней сострадательности. Однако этот юнец совершил чрезвычайно тяжкое преступление и не должен остаться в живых, потому что иначе сможет рано или поздно похвастаться содеянным.

— Государь, он еще ребенок…

— Ребенок, совершивший преступление, достойное взрослого, сразу взрослеет. Он должен исчезнуть, как всякий след того, о чем вы прекрасно знаете.

— Государь! — вскричала Сильви, не помня себя от тревоги. — Неужто вы замыслили?..

— …покуситься на малышку? Я не чудовище, мадам. Однако на случай, если у вас сохранились воспоминания о той поездке за пределы Парижа, должен вас предупредить, что она больше не находится там, где вы ее оставили. Теперь можете идти. Постарайтесь побыстрее вернуться на земли Фонсомов. Говорят, там великолепные места…

— Ваше величество изгоняет меня, — молвила Сильви с горечью, — как передо мной Марию де Отфор и Пьера де Ла Порта — людей, посвятивших всю свою жизнь, отдавших всю преданность вашей матушке.

— Я никого не изгоняю, а просто стараюсь вымести на заре нового правления остатки старого. Ступайте же, госпожа герцогиня! Я сам прощусь за вас с королевой. Да, еще одно, если до меня более не дойдет о вас огорчительных известий, вы и ваше состояние останутся в неприкосновенности. Подумайте о своих детях!

Как ни полнилось возмущением ее сердце, она не позволила себе уйти, не присев напоследок в полном изящества и достоинства реверансе.

— У меня пропали всякие сомнения, что отныне король подбирает себе слуг по велению сердца, вернее, себе по вкусу.

— Вы хотите сказать, что я бессердечен? — проворчал он. — По предложению матери я призову вам на смену семейство Навай.

— Покойный кардинал Ришелье придерживался мнения, что этот внутренний орган не имеет отношения к управлению государством. Коли так, у вашего величества есть все шансы сделаться великим королем!

Людовик в бешенстве позабыл о своем королевском достоинстве и сам подбежал к двери, чтобы распахнуть ее и выдворить нахалку вон. Увидев на пороге д'Артаньяна, он обрушил свой гнев на него.

— А вы что здесь делаете? Я вас не звал!

— Не звали, государь. Просто я провожал к вам на аудиенцию госпожу де Фонсом и жду, пока она выйдет, чтобы отвезти, куда она пожелает.

— Король сам решает, куда направляться его подданным. Вдруг вы получите приказ препроводить ее в Бастилию?

— В этом случае я взял бы на себя смелость просить ваше величество поручить это славное дело кому-нибудь другому и предпринял бы все возможное и даже невозможное, чтобы оно не было доведено до конца, — ответил мушкетер, не растерявшись. — Бастилия — непригодное местечко для столь знатной особы, к тому же до сегодняшнего дня король ни разу не заточал туда невиновных.

— Вам известно, что это бунт?

— Не бунт, государь, а простая вежливость в сочетании с тем, что звалось некогда рыцарским долгом, защищать слабых на опасных дорогах и отбивать нападения диких зверей. Улицы Парижа неспокойны, а Лувр и подавно переполнен хищниками, всегда готовыми накинуться на новую жертву и растерзать ее. Это, а также почтительное дружеское расположение.