Крест мертвых богов - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 62

Ехать надо. Что ж, значит, поеду, раз надо.

– Утро доброе, – Никита не подымает головы. – Запаздывать изволишь, Сергей Аполлоныч.

Он по-прежнему обращается вот так, вроде бы уважительно, по батюшке, но вместе с тем уважения тут нет, как и прежней издевки. Привычка осталась, дань прошлому.

– Присядь пока, дело есть.

Я сажусь, прислоняясь к теплой стене, с той, другой стороны – печка, топят исправно, хотя во всем городе с дровами сложно, но разве ж нашего учреждения сложности коснутся? Вопрос скорее философский.

– Тебе Гришка говорил? – Озерцов, оторвавшись от бумаг, подслеповато щурится, трет глаза ладонями. Снова, значит, ночь без сна, над бумагами, снова, значит, выезд. А ведь и десяти дней не прошло!

– Говорил. Сколько их?

– Десять. В охрану двоих возьмете… только подальше отвези, а не как в прошлый раз. Придумал тоже, у самого города стрелять… понимать же должен, что дело такое, тонкое, – Никита закашлялся. Плохо он сегодня выглядит, и вчера, и позавчера… с каждым днем все хуже и хуже.

Чахотка. Медленная смерть и приговор, выписанный кем-то, кто стоит несоизмеримо выше Озерцова. И еще выше меня, только со мной этот высший судия почему-то медлит, наказывая жизнью, вернее, тем безумным существованием, на которое я сам себя обрек.

Как же так вышло? С чего началось? С вынужденного самоубийства отца Сергия на развалинах? Или еще раньше? С самой революции, с моих беспомощных метаний и желания жить? С мелких и незначительных событий, каждое из которых влекло события иные, тоже незначительные, однако менявшие мою жизнь…

Никита продолжал давать указания, я слушал, кивал, думая о своем. Гришка с Мишкой позаботятся, Гришка с Мишкой дело знают, они с самого начала с Озерцовым были… теперь вот со мной. Тулупы догадались бы захватить, а то померзнем все.

– Сергей Аполлонович, – Никита вдруг сменил тон, видать, снова на откровения потянуло, в последнее время подобное с ним случалось все чаще, видимо, сказывались болезнь да поднакопившаяся усталость. – Скажи, ты по-прежнему крест носишь?

– Ношу.

Сам не знаю, чего ради, вероятно, еще одна деталь жизни, ставшая до того привычной, что и в голову и мысли не приходит с нею расстаться.

– Будь добр, покажи. Или отдай… ты ж мне его когда-то подарил, помнишь?

Помню, хотя и смутно. Те картины прошлого погребены вместе с эмоциями, переживаниями, поиском какого-то высшего смысла, Бога… крест на Никитиной ладони выглядит блеклым, постаревшим, отливает зеленью старой бронзы, почистить бы надобно, но вот все руки не доходят.

– Так отдашь? – В Никитиных глазах вспыхивает надежда. – Мне… мне он сниться стал, Оксана и вот он еще… не к добру это.

– Не к добру, – расставаться с крестом жаль, но и отказывать Никите не хочется, тем более недолго ему уже осталось, вон бледный весь, на лбу испарина, и дышит хрипло. Про кашель с кровью все уже знают, оттого и вежливы со мною безмерно, видать, на Никитино место прочат.

– Спасибо, – Никита долго возится с пуговицами гимнастерки, сначала расстегивал, потом, спрятав крест, застегивал. Видно, что пальцы плохо слушаются его, и на мгновенье где-то под сердцем проснулась прежняя жалость.

– Иди… ехать вам пора. И вообще работы много.

Его снова скрутил приступ кашля, тяжелый, заставивший Озерцова согнуться, ухватиться руками за край стола, чтобы устоять на ногах. Я вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Ехали долго, зима за городом развернулась, разнесла по полям сугробы, забила дорогу снегом, пару раз машина застревала, и тогда Мишка с Гришкой, привычно матерясь, выгружали арестованных, раздавали лопаты и поторапливали, когда криком, когда ударами. Им хотелось вернуться домой засветло.

Остановиться решили на опушке леса. Темная зелень еловых лап, мягкий снег, а мороз не то чтобы сильный, скорее уж приятный.

– Курить будете? – Мишка протянул портсигар, угощая. – Скоро не управимся.

И то верно, не управимся. Арестованные с овечьей покорностью долбили землю, выковыривая смерзшиеся черные комочки. Грязь на снегу выглядела отвратительно, и я отвернулся.

– Вот оно как в жизни-то… – вонь табачного дыма раздражала, неуместно здесь, почти как развороченная земля. – Когда Никита Александрыч вас к нам работать взял, мы по первости с Гришкою об заклад бились, как долго удержитесь… слабым больно показалися.

Мишка покосился, пытаясь понять мою реакцию на подобные откровения.

– И кто выиграл?

– А никто, я на неделю ставил, он – на месяц. Вы ж уже, почитай, сколько времени-то, а? Долго…

Я пожал плечами. Не помню. Время на проверку оказалось материей до невозможности странной, прожитые дни слиплись, склеились в один сплошной ком, в котором не разобрать, что было раньше, а что позже.

Глухие удары заступов о землю действовали на нервы, поскорей бы уж, а то вечереет. Мишка замолчал, сейчас он докурит и пойдет к заключенным, станет подгонять, а те, понимая, что для них ровным счетом ничего не изменится, угрозы его проигнорируют.

Почему они не пытаются бежать? Лес же рядом, уже пронизанный лиловым сумраком близкой ночи, расчерченный тенями, укутанный снегом и обещающий спасение. Но его словно бы и не видят. И хорошо, что не видят. На памяти моей за все три года службы лишь единожды случилось стрелять в спину беглецу.

Неприятно.

Хотя… в сущности, та же работа.

– Давайте шевелитесь! – заорал Мишка, и Гришка охотно поддержал его. Поначалу меня коробила эта их торопливость и само отношение к приговоренным, будто те и не люди вовсе, а так, неприятность, отрывающая от дома. Но ничего, привык и сам стал относиться точно так же.

Но все ж таки когда это началось?

Спустя три дня после гибели отца Сергия, три дня, пропахших самогоном, табаком и кислой капустой, которую Евдокия Семеновна выставила на закуску. Три дня беспамятного, беспробудного пьянства. Револьвер в кармане, попытки крутить барабан и стреляться… до умопомрачения, раз за разом… теперь вот стыдно, что не додумался зарядить, глядишь, и получилось бы.

На четвертый день Никита взял меня с собой на выезд. Поляна, яма, дождь, грязь под ногами, холод и мигрень, ненависть ко всему миру, ружье в руках – так и не знаю, кто мне его дал – и команда. Исполнил. Выпил. Успокоился.

Потом были еще выезды, я и стрелял, и присутствовал, и постепенно стал командовать. Я не стремился к этому, просто вышло так… Никита судил и выносил приговор, я исполнял.

Две руки Бога… ни в одной нет милосердия.