Он приподнял седую бровь толщиной с большой палец Коула в
ожидании ответа на приглашение, которого, в сущности, не было. С такими
изощренными словесными ловушками Коул сталкивался и прежде — ими неизменно
пользовались самодовольные ослы вроде Митчелла, которые постоянно доказывали
свое превосходство на любом сборище, где присутствовали новички. Поскольку в
действительности Митчелл вовсе не приглашал Коула посетить «прелестное» ранчо и
поохотиться на оленей, любой вежливый и утвердительный ответ немедленно низвели
Коула до положения жалкого просителя. По всем этим причинам Коул без колебаний
решил, стоит ли выражать свое истинное мнение.
— Откровенно говоря, меня ничуть не привлекает перспектива
мерзнуть в лесу на рассвете, надеясь, что мимо случайно пройдет олень.
— Нет, что, вы! Мы так не делаем! У нас по всей территории
ранчо расставлены кормушки — олени приходят к ним каждый день.
— Стало быть, вы ждете у кормушек, когда олени подойдут
поесть, — Коул хранил на лице невозмутимое выражение, — и когда они мирно жуют
корм, вы выскакиваете, стреляете в них, дырявите им шкуры, а потом отрезаете
головы и вешаете над камином?
Митчелл с трудом сдерживал гнев:
— Нет, все обстоит иначе. — Вот как? Тогда каким же образом?
— Значит, вы противник охоты? — мстительно осведомился
Митчелл, разозлившись на критику своего излюбленного развлечения и бросая на
Коула весьма подозрительный взгляд.
— Вовсе нет. Но я охочусь не ради развлечения. Митчелл
слегка расслабился:
— Что ж, мы тоже так поступаем. Всегда. На кого же вы
охотитесь?
— На москитов, — отозвался Коул и тотчас разозлился на себя
за то, что выказал презрение богачу и лентяю, не стоящему таких эмоций. Жену и
невестку позабавило явное замешательство Митчелла, но Делберт Кэнфилд с матерью
уставились на Коула в боязливом, неловком молчании. Десмонды болтали об уроках
парусного спорта и не замечали, что все за столом притихли.
Девятый лот был продан за сто девяносто тысяч долларов, и
голос аукциониста вдруг возбужденно повысился, привлекая внимание сидящих за
первым столом.
— Следующий лот не нуждается в комментариях, — произнес он,
предвкушая интересные торги и выходя на середину помоста.
Аукционист сдернул бархатную драпировку со скульптуры
Клайнмана, и по залу пронесся вздох восхищения. Беседы прерывались,
предполагаемые владельцы во все глаза глядели на громадную бронзовую фигуру и
прикидывали, сколько смогут за нее предложить.
— Этой минуты многие из вас ждали с нетерпением: вероятно,
единственный раз в жизни вам предоставляется возможность приобрести
великолепную скульптуру мастера, уже покинувшего сей мир. Торг открывает сумма
в двести тысяч долларов, поднимать цену разрешается не менее чем на пять тысяч
долларов. — Брови аукциониста выгнулись, самодовольная улыбка заиграла на
губах, пока он оглядывал возбужденную аудиторию, а затем отчетливо произнес:
— Кто желает открыть торг? — В зале немедленно поднялась
рука, и аукционист кивнул:
— Мистер Селфер открывает торг суммой в двести тысяч
долларов. Кто… да, двести пять предлагает мистер Хиггинс. Двести десять —
мистер Олтур, благодарю вас…
— Двести пятьдесят! — крикнул Франклин Митчелл. Коул подавил
ухмылку, услышав такое, — самому ему ни за что не пришло бы в голову выложить
такую сумму за четырехфутовую груду металла, напоминавшую гибрид бронзовых
бананов и частей человеческого тела.
— Двести семьдесят, — торопливо предложил еще кто-то.
Аукционист буквально сиял. Он вопросительно взглянул на Митчелла.
— Триста! — выпалил Митчелл, опускаясь все ниже в глазах
Коула.
— Триста тысяч долларов, и это только начало! — воскликнул
аукционист, оценивая новый прилив лихорадочной активности в зале с точностью
сейсмографа. — Не забывайте, мы проводим благотворительный аукцион, леди и
джентльмены…
— Триста десять, — заявили из задних рядов.
— Мистер Лэси предлагает триста десять тысяч долларов, —
объявил аукционист и быстро добавил:
— А мистер Селфер перехватывает инициативу, предлагая… — Он
помедлил в ожидании сигнала и одобрительно кивнул:
— Четыреста тысяч долларов! Кто готов дать четыреста десять?
Всего четыреста десять тысяч долларов? — Он окинул взглядом зал. — Четыреста
долларов — раз… — Он тут же перебил себя самого быстрым кивком и с улыбкой
воскликнул:
— Четыреста десять тысяч долларов! За этот лот предлагают
четыреста десять тысяч! Кто даст четыреста двадцать?
В конце концов скульптура Клайнмана была продана за
четыреста семьдесят тысяч. Пока зал ликовал, новый владелец выписал чек и
вручил его одному из помощников аукциониста, а затем поднялся и направился к
переднему столу, чтобы пожать руку Коулу. Это рукопожатие было не просто жестом
благодарности, а одним из обычаев, сохранившихся с давно минувших балов Белой
Орхидеи: оно символизировало переход собственности и ответственности за нее от
бывшего владельца к новому.
Когда новоиспеченный владелец гордо удалился, прежний хозяин
скульптуры взглянул на часы и попытался скрыть скуку и нетерпение, перелистывая
красочный каталог выставленных на аукцион лотов. Коул сразу заметил, что
осталось всего четыре наиболее значительных из них да с десяток дорогих
украшений и меховых изделий, представленных в разделе «Для дам». На обороте
обложки содержался двухстраничный экскурс в историю и традиции столетнего бала
Белой Орхидеи, и, забавляясь, Коул прочел воодушевленное повествование.
Оказывается, прежде балы посещали лишь избранные
представители наиболее известных техасских фамилий. Наряду с любопытными
фактами в статье содержалась информация о том, что с первого аукциона до
нынешних дней лоты, предназначенные для прекрасной половины человечества,
всегда демонстрировали дамы.
В попытке искупить вину перед миссис Кэнфилд и Делбертом,
Коул придвинул к ним каталог и ткнул в него пальцем.
— Судя по всему, с этим балом связано немало интересных
обычаев, миссис Кэнфилд.
Мать Делберта восприняла внезапную перемену его настроения
опасливо, но с надеждой. На вид ей было лет восемьдесят, кожа лица казалась
нежной, как у китайской статуэтки, а грудь надежно придавили несколько нитей
жемчуга.
— Многим из этих традиций не менее ста лет, — сообщила она.
Коул ободряюще кивнул:
— Здесь говорится, что лоты, представляющие особый интерес
для женщин, показывают не на манекенах — их демонстрируют гостьи аукциона.
— Этот обычай вполне оправдан, — кивнула старуха, с
девическим удовольствием хватаясь за знакомую тему. — Видите ли, когда балы еще
только затевались, предполагалось, что для тех женщин, которые демонстрируют
меха или драгоценности, мужья выкупят эти веши.