Божьи воины - читать онлайн книгу. Автор: Анджей Сапковский cтр.№ 106

— Не делай такой изумленной мины. Да, сейчас я нахожусь в монастыре кларисок в Белой Церкви. По собственной воле. Когда надо будет решать, что делать дальше, я приму решение тоже по собственной воле. Я ведь не только conversa [190] ... К тому же не полностью. Я подумываю. Над будущим...

— Ютта...

— Я еще не кончила. Я призналась тебе в любви, Рейнмар, потому что люблю тебя, люблю по-настоящему. Так что ты изменяй мир, а я буду ждать. Без всякой, откровенно говоря, альтернативы...

Он прервал ее, наклонился в седле и схватил за талию. Подняв на руках, стянул с седла, вырвал ноги из стремян, оба они опустились в глубокий сугроб. Заморгали, стряхивая (ухой снег с век и ресниц, глядели друг другу в глаза. В потерянный и обретенный рай.

Трясущимися руками он ласкал ее кубрак, гладил нежный мех, упивался вызывающе резкой шероховатостью вышивки, дрожащими пальцами прослеживал несущие в себе тайну плисы и утолщения швов, касался подушечками, тискал и ласкал возбуждающе твердые бугорки и пуговички и чудесно таинственные застежки, вышивки, феретки и букли. Вздыхая, ласкал приятно раздражающую пальцы толстую вязку шерстяного шарфа, нежно гладил божественную мягкость дорогого турецкого шелка. Погружал лицо в мех воротника, напоенного роскошными ароматами всей счастливой Аравии. Ютта часто дышала и чуть постанывала, напряглась в его объятиях, вонзила ногти в рукава его куртки, прижалась щекой к стеганому сукну.

Резким движением он сбросил ее колпак, дрожащими пальцами раскутал шею, распутав шарф, обвивавший ее как змей Ермунганд [191] — неторопливо отодвинул край шелковой подвики, добрался, словно Марко Поло до Китая, до ее нагости, до голой кожи щеки. И до изумительно разнузданной нагости уха, выглядывающего из-под ткани. Коснулся уха нетерпеливыми губами. Николетта застонала, напряглась, вцепилась в его воротник, хищной рукой стискивая и лаская скользкую, латунно-твердую застежку его пояса.

Крепко обнявшись, они не разнимали губ в поцелуе долгом и страстном. Очень долгом и очень страстном. Ютта застонала.

— Мне холодно сзади, — жарко дохнула она ему прямо в ухо. — Я промокаю от снега.

Они встали, оба дрожа. От холода и возбуждения.

— Солнце заходит.

— Заходит.

— Я должна возвращаться.

— Николетта... А нельзя ли...

— Нет, нельзя, — прошептала она. — Я живу в монастыре, я же говорила. И начался адвент. В адвент нельзя...

— Но... Но я... Ютта...

— Поезжай, Рейнмар.

Когда он оглянулся в последний раз, она стояла на опушке леса, озаренная светом клонящегося к закату солнца. В этом блеске и зимней посвете, он отметил это с изумительной уверенностью, она уже не была Юттой де Апольда, чесниковной из Шёнау... обитающей у кларисок. На опушке леса, верхом на своей серой кобыле, стояла богиня, светозарная фигура дивной красоты, неземное явление, divina facies, Miranda species [192].

Небесная Венера, владычица стихий. Elementarum omnium domina [193].

Он любил ее и преклонялся перед ней.

в которой происходит множество встреч, разделенные друзья вновь сходятся, и наступает тысяча четыреста двадцать восьмой Господень год, изобилующий событиями.

Возвращался он медленно, задумавшись, вперив глаза в гриву, позволяя коню сонно шлепать по мокрому снегу и чуть ли не самому выбирать дорогу. Пересек Вроцлавский тракт и поехал напрямую, той же дорогой, по которой приехал. Он не спешил, хотя уже смеркалось, а красный шар солнца заходил за верхушки деревьев.

Конь фыркнул, копыта загудели по бревнам и доскам, Рейневан поднял голову, натянул вожжи. Он раньше, чем ожидал, добрался до мостика, стягивающего края лесного яра, по дну которого, гудя и бурля, бежал юркий ручей. Мостик был не очень широк, хлипок и довольно потрепан. Торопясь к Ютте, он проехал по нему верхом. Сейчас предпочел слезть и тянуть похрапывающего коня за трензель.

Он был на половине пути, когда заметил, как из-за буков за мостиком появляется всадник в черном плаще.

Рейневан испугался. Инстинктивно оглянулся, хотя о том, чтобы развернуть коня на мостике, и думать было нечего. Инстинкт его не подвел. За спиной тоже был всадник. Он скрежетнул зубами, проклиная в душе собственную беспечность и расхлябанность.

К стоящему на конце мостика коннику присоединился еще один.

Рейневан крепче ухватил вожжи и мундштук храпящего коня. Нащупал рукоять стилета. И ждал развития событий.

Блокирующие его люди явно тоже ожидали такого развития событий, потому что ни один не заговорил и не сделал никакого жеста. Рейневан глянул вниз, под мостик. То, что он увидел, ему не понравилось. Яр был глубокий, а у камней, вокруг которых пенилась вода, были отвратительно острые края и грани.

— Кто вы? — спросил он, хотя знал кто. — Чего вам от меня надо?

— Это тебе, — сказал тот задний, откидывая капюшон, — чего-то надо от нас. Пора уточнить чего? И по чьему приказу.

Рейневан узнал его сразу. Это был тот высокий и смуглый с ничего не выражающим лицом и внешностью странствующего подмастерья. Тот, который вначале наблюдал за ним в корчме в Тепловодах, а потом спас, подав коня.

Остальные тоже открыли лица. Одного из них он тоже знал. Это был белобрысый блондин с выдающимся подбородком, тот самый, который две недели назад ворвался в его стойло в конюшне с андалузской навахой в руке. Третьего, тощее и костлявое лицо которого напоминало череп мертвеца, он не знал и никогда не видел. Но догадывался, кто он такой.

— А где же четвертый? — смело спросил он. — Господин Ольбрам или как там его? Тот, которому «Под колокольчиком» не удалось заколоть меня во время сна?

Черепоглавый откинул свисающий набок коня плащ, приоткрыл заряженный арбалет. Небольшие размеры и эстетика изготовления выдавали охотничье, а не боевое оружие. Такие арбалеты уступали боевым в дальности и силе удара, но решительно превышали прицельностью. Умелый стрелок не промахивался из такого оружия, а с двадцати шагов попадал в яблоко так же уверенно, как Вильгельм Телль из кантона Ури.