Блондинка. Том II - читать онлайн книгу. Автор: Джойс Кэрол Оутс cтр.№ 90

Наверное, на кухне, подумал он. Показалось, что там вдруг открылась, а потом со стуком захлопнулась дверца холодильника. Но и на кухне ее не было. Тогда, наверное, на улице? Он вышел на крыльцо, бамбуковая циновка, покрывающая пол, отсырела насквозь; капли воды блистали, словно драгоценные камни, на гнутых ножках зеленых шезлонгов. Но на заднем дворе, на лужайке, Нормы видно не было. И тогда он подумал: может, она пошла на пляж? Так рано? В такой холод и ветер?.. В северной части неба снова стали сгущаться черные грозовые облака. Большая же часть неба оставалась от них свободной и приобрела невыразимо прекрасный, бронзово — золотистый оттенок с мелкими вкраплениями оранжевого. О, ну почему он — «человек слов», а не художник, не живописец? Или на худой конец фотограф?.. Куда как более возвышенная задача — отдать должное красоте природы и мира, нежели копаться в мелких человеческих страстишках и глупостях. Почему он, человек либеральных взглядов, в целом оптимист, верящий в человечество, почему он постоянно отображает лишь слабости этого человечества, клеймит правительства и «капитализм» за то зло, что они поселили в человеческой душе? В природе же не существует зла. И безобразной она тоже никогда не бывает. Норма и есть сама природа. В ней не может быть ни зла, ни безобразия. «Норма! Иди сюда. Ты только посмотри на это небо!..»

Он вернулся в темную кухню. Потом двинулся через кухню и прилегающую к ней прачечную к гаражу, но вдруг заметил, что дверь в подвал открыта. И что в тени, на верхней ступеньке лестницы, примостилась женская фигурка в белом. В подвал был проведен свет, но лампочка горела слабо. Чтобы спуститься туда, без ручного фонаря не обойтись. Но никакого фонаря у Нормы не было, и, по всей очевидности, спускаться туда она не собиралась. Она что, говорит там с кем-то? Неужели сама с собой?.. На ней была одна лишь полупрозрачная ночная рубашка, потемневшие у корней волосы растрепались.

Он уже было собрался окликнуть ее снова, но сдержался, не хотелось ее пугать. В этот момент она обернулась. Зрачки расширены, глаза смотрят невидяще. Только тут он увидел, что она держит в руках тарелку, а на тарелке — кусок сырого гамбургера, из которого сочится кровь. Она ела этот гамбургер прямо с тарелки, как кошка, слизывала с пальцев кровь. И вдруг увидела его, изумленно взирающего на нее мужа. И расхохоталась.

— Ох, Папочка! Как же ты меня напугал!

Ребенку в ее чреве скоро должно было исполниться три месяца.

8

Она пребывала в возбуждении. Еще бы, скоро приедут гости!..

Его друзья. Его друзья с Манхэтгена, все до одного интеллектуалы: писатели и драматурги, режиссеры, поэты, редакторы. Она чувствовала (о, даже предполагать такое было бы глупостью!), что близость к этим замечательным выдающимся людям лично ей все равно не поможет. Но, вполне возможно, окажет благотворное воздействие на развитие ребенка в чреве. Как заунывное повторение слов, выписанных из словарей, которые она намеревалась запомнить. Как отрывки из Чехова, Достоевского, Дарвина, Фрейда. (В антикварной лавке на Галапагос-Коув, являвшей по сути своей пыльный и тесный, битком забитый книгами подвальчик, ей удалось обнаружить дешевое издание Фрейда в бумажной обложке «Цивилизация и чувство неудовлетворенности». Всего-то за пятьдесят центов! «О, это просто чудо какое-то! Как раз то, что я искала».) Существовала пища для тела. Но была еще и особая пища — духовная и интеллектуальная. Мать воспитала ее в любви к книгам и музыке, в окружении духовно развитых людей, пусть даже то были мелкие и низкооплачиваемые студийные служащие, люди типа тетушки Джесс и дяди Клайва. Но уж она-то сумеет позаботиться о духовном развитии своего ребенка. «Я вышла замуж за гения. И мой ребенок — наследник этого гения. Он будет жить в двадцать первом веке, он не будет знать и помнить, что такое война».

«Капитанский дом» с прилегающим к нему садом раскинулся на двух акрах каменистой земли, над океаном. Казалось, этот дом специально создан для медового месяца. Она знала, что этому не бывать, но тем не менее отчетливо представляла, как здесь же, в этом доме, на широкой деревянной кровати, будет рожать своего ребенка (в присутствии повитухи?). И пусть будет и кровь, и боль, как и полагается при родах, но она, Норма, даже не вскрикнет, ни разу. Ее преследовали страшные и смутные воспоминания (она поделилась ими только с Карло, и он сказал, что да, нечто подобное пришлось испытать и ему) о том, как в агонии и криках рожала ее собственная мать; при этом помнились не только физические, но и психические страдания, и ощущение, будто два питона сжимают друг друга в смертельных тисках. И ей хотелось избавить своего ребенка от подобного опыта и этих жестоких воспоминаний, которые будут преследовать его на протяжении всей жизни.

А теперь, совсем уже скоро, к ним на уик-энд приедут гости! Норма Джин стала такой домашней, и ей это очень нравилось. Нет, подобная роль не была прописана ни в одном из сценариев, она никогда не играла ее, однако чувствовала, что просто рождена для этой роли. Из нее, по уверениям Драматурга, получилась куда лучшая жена и хозяйка дома (он сам так и сказал!), чем из бывшей его жены. И ей это нравилось, он был удивлен и доволен. А ведь пошел на такой риск, женился на темпераментной актрисе! На белокурой сексуальной куколке, красотке из журнала — что за риск! И она всячески старалась доказать мужу, что никакой это не риск, что домашние хлопоты доставляют ей истинное наслаждение, и он, похоже, понимал и верил. Она знала — его друзья будут отводить его в сторонку и восклицать: «О, да она просто прелесть, твоя Мэрилин! Просто восхитительная, замечательная женщина! Кто бы мог ожидать…» Она прямо так и слышала, как некоторые из них удивлялись: «Надо же, оказывается, Мэрилин очень умна. И прекрасно начитанна. Я только что говорил с ней о…» Нет, многие из них будут называть ее не Мэрилин, а Нормой. «Норма просто на удивление начитанная женщина! Кстати, совсем недавно она прочла мою последнюю книгу и…»

Она любила их всех, друзей мужа. Правда, редко заговаривала с ними сама, ждала, когда они обратятся к ней. Говорила тихо, скромно, словно не всегда была уверена, как произносятся самые простые слова! Робкая и запинающаяся, словно дебютантка на сцене.

А может, она и вправду немного побаивалась, оттого и держалась так напряженно. Как будто ребенок в животе хватал ее мертвой хваткой. Ты ведь не сделаешь мне сейчас больно? Не будешь делать так, как в прошлый раз?

Она вышла из дома и бродила по лужайке. Босая, в не слишком чистых полотняных брюках и в рубашке мужа, узлом завязанной под грудью, отчего обнажился животик; соломенная шляпа с широкими обвисшими полями тоже завязана — лентой под подбородком. У нее опять возникло тревожное ощущение, что кто-то, возможно, за ней наблюдает. Откуда-то сверху, со второго этажа «Капитанского дома». Из кабинета Драматурга, где у окна стоял письменный стол. Он меня любит. Очень любит! Да он умрет ради меня. Он сам так сказал. Ей нравилось, когда муж на нее смотрит, но она всегда боялась, что он может что-нибудь про нее написать. И рассуждала при этом примерно следующим образом: Как поступает писатель? Сначала видит, а потом пишет о том, что видит. Как паук-отшельник — жалит просто потому, что это в его натуре.