Новая журналистика и Антология новой журналистики - читать онлайн книгу. Автор: Том Вулф cтр.№ 23

Т.В.

Нежная душа Джошуа Логана [72]

Огни в театральном зале начали гаснуть, и драгоценности зрителей заблестели, как городские огни, если смотреть с самолета; зазвучала музыка, занавес поднялся, и ряд за рядом галстуки-бабочки, как трепещущие черные мотыльки, уселись на свои места. Начиналась премьера «Мистера президента», и хотя первые рецензии оказались ужасными и для показа на Бродвее никаких улучшений сделано не было, когда занавес опустился в последний раз, публика, тряся мехами и радостно-премьерными лицами, рванула за кулисы, чтобы поприветствовать режиссера, Джошуа Логана, словами: «Да-арагой! Это великолепно!», «Джошуа, наши поздравления!», «Прекрасно, Джошуа, прекрасно!».

Он понимал, что на уме у них совсем другое, да и они знали, что на самом деле думают иначе, но на премьерах за кулисами не принято откровенничать; критики и так разбабахали шоу, а один, Джон Макклейн, из «Джорнал америкен», даже спросил: «Что стало с твоей рукой мастера, мистер Логан?»

Мистер Логан, с его «рукой мастера», не прочь был достойно ответить, ведь во время репетицией помощники оттеснили его на заданий план, но признаться в таком казусе и тем самым уронить себя было никак невозможно. Поэтому осенью 1962 года его непрерывно жалили своими стрелами три шайки критиков (двумя другими были команды популярных мюзиклов «Вся Америка» и «То была маленькая девочка»). И Логан намеревался в лепешку расшибиться, но сделать лучше свое следующее бродвейское шоу, премьера которого должна была состояться через восемь недель. Вокруг все громче поговаривали о том, что директорату «Сарди» [73] изменяет хороший вкус, все их премьеры — сплошная вульгарщина, и многие друзья Логана с нарастающей тревогой замечали, как он накручивает себя в ожидании премьеры шоу «Тигр, тигр, жгучий страх» [74] . Ведь в 1941 и 1953 годах он уже лечился в психиатрических клиниках.

С первых же репетиций «Тигра» в театре «Бут» на Сорок четвертой улице возникли напряжение и неуверенность; там происходили странные вещи, а актеры — все, кроме одного, негры — казалось, не доверяли Логану и ревновали друг к другу, считая, что им дали не те роли. Клаудиа Макнейл [75] , звезда «Тигра», монументальная негритянка, каждый день всматривалась в Логана, так и сяк примеривалась, словно выискивая его слабые места, чтобы одолеть режиссера; и Джошуа Логан, сорокачетырехлетний светловолосый и светлоусый широкоплечий здоровяк, хотя и немного мягкосердечный и уступчивый, стоял перед своей командой негров как их мамаша, которая наставляет собственных детей в созданном ею в Луизиане мирке, и эта воображаемая картина постепенно, по мере того как шли репетиции, все больше и больше поглощала Логана: он вспоминал о далеких годах в Мэнсфилде, в Луизиане, о хлопковых плантациях его деда, где в детских мечтах он видел себя сильным мужчиной, который едет по улицам Мэнсфилда верхом на лошади, скрестив на груди руки. В реальной жизни молодой Логан нисколько на такого воображаемого молодца не походил.

Он видел себя доверчивым и затурканным мальчишкой, который после преждевременной смерти отца оказался на плантации деда под почти клаустрофобическим женским присмотром. О нем неусыпно пеклась его сестра, Мэри Ли. О нем заботилась его нянька-негритянка Эмми Лейн. Она часто его ругала и всегда следила за ним через окно кухни и приговаривала: «Мэрри, он ходит ну прям как старый судья Логан». А еще была его мать, Сьюзен, которая донимала сына одеваниями, чтением стихов и вообще очень старалась оградить мальчика от всего грубого и вульгарного. Как-то они смотрели кино на библейскую тему, и когда там в кадре Юдифь отсекала голову Олоферну, Сьюзен Логан, чтобы сын не видел ужасного зрелища, встала перед его стулом и закрыла от мальчика экран, а потом громко прошептала: «Думай о поле с желтыми маргаритками… думай о поле с желтыми маргаритками!»

Сьюзен Логан была элегантной благовоспитанной леди, выросшей в старой семье южан (как и ее первый муж — Джошуа Локвуд Логан), которая осела в Южной Каролине. Первый Джошуа Локвуд прибыл в Америку из графства Кент, Англия, и умер в шестнадцати милях от Чарльстона в середине 1700-х годов. Когда его останки перевозили в Чарльстон, на траурный кортеж напала стая волков, и покойного пришлось похоронить у обочины, в девяти милях от Чарльстона, а шокированная вдова скоренько вернулась обратно в Англию. Но через несколько лет один из ее сыновей, тоже Джошуа, объявился в Чарльстоне, и скоро его семья сблизилась с двумя другими местными семьями, Логанами и Ли. Браки заключались между дальними родственниками, и Сьюзен, урожденная Ли, была не первой женщиной в их роду, вышедшей замуж за Джошуа Локвуда.

К 1830-м годам потомки нескольких ветвей Локвудов, Ли и Логанов перебрались из Южной Каролины в Алабаму, а следующее поколение обосновалось на северо-западе Луизианы. Отец Сьюзен приобрел там хлопковую плантацию, куда она вернулась после смерти мужа со своим трехлетним сыном Джошуа, маленькой дочкой Мэри Ли и упомянутой домоправительницей Эмми Лейн.

Сьюзен презирала Мэнсфилд, это был город первооткрывателей Запада, город дикарей и пьяниц, без традиций старого доброго Юга. В Мэнсфилде жили одни мужланы с грубыми манерами и неприятным акцентом в речи — совсем не Чарльстон ее мечты. И Сьюзен по мере сил следила, чтобы ее Джошуа не заразился окружающей грубостью, и преуспела в этом, хотя однажды, возможно, это случилось: когда в город приехал цирк, в сознании мальчика поселился образ мужчины, стоящего на спине лошади, — отважного красавца, ловко балансирующего на скаку, свободного человека, над которым никто не властен.

Когда Джошуа Локвуд Логан стал превращаться из маленького мальчика в подростка, его дед посетовал, что Сьюзен делает из парня маменькиного сынка. Джошуа обожал деда («Я клал в молоко приправу из острого перца, чтобы доставить ему удовольствие») и скоро стал отличным пловцом, подписался на журнал «Чарльз атлас бодибилдинг» и — в Кулверовской военной академии в Индиане, которую посещал после того, как в 1917 году его мать во второй раз вышла замуж за полковника Говарда Ф. Нобле, офицера этой академии, — занимался боксом. Поощряемый полковником Нобле, которому Джошуа позже посвятил свою пьесу «Глициния», он упорно тренировался на ринге, стал чемпионом взвода, потом роты, потом батальона и, наконец, полка. Но после каждого успеха, когда рефери поднимал его руку в знак победы, он стонал про себя: «О, Боже!» — ведь победа означала, что надо будет драться с кем-то еще, а Джошуа ненавидел бокс.

После Кулвера был Принстон, университет, который выбрала его мать, потому что место было «приятное» и «там, должно быть, меньше пьяниц», а после Принстона, где Джошуа стал президентом знаменитого Треугольного клуба [76] , и после путешествия в Москву, где он шесть месяцев учился у Станиславского, Логан осел в Нью-Йорке и начал карьеру театрального режиссера. Когда полковник Нобле умер, мать Джошуа перебралась в Нью-Йорк и поселилась с сыном, а позже, когда он ставил две пьесы одновременно — одну в Нью-Джерси вечером, а другую в Нью-Йорке днем, — мать встречала его каждое утро на вокзале Пенсильвания с пинтой фруктового сока. «Единственным способом освободиться от матери, — говорил о Джошуа один его хороший друг, — было спрятаться в психиатрической больнице, закрытой для посторонних».