Формула смерти - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 12

Действительно, писали много, и действительно Турецкий читал и о гибели Калашникова, и о том, как он стажировался во Франции, в едва ли не специально для этого приобретенной Соболевским команде «Миньярди» — некогда знаменитая «конюшня» была на грани банкротства, так что Соболевский просто-таки спас ее.

— Я думаю, у тебя еще будет возможность встретиться с олигархом как со свидетелем, и детали ты уточнишь сам. Я же тебе скажу главное. Соболевский изложил свои соображения по поводу случившегося в заявлении на имя генерального, я тебе его передам, естественно. Он считает очень высокой вероятность, что гибель Калашникова не несчастный случай, как квалифицировали органы дознания, а тщательно спланированное убийство. Убийство, преследовавшее, в частности, цель преподнести в самом мрачном свете состояние российского автоспорта и склонить руководство «Формулы-1» к решению о прекращении проведения у нас этапов чемпионата мира. Дескать, качество автодрома не соответствует международному классу. Калашников по этой версии был выбран как наиболее известный наш гонщик, как самая заметная фигура в этом виде спорта. Ну и еще кой-какие соображения. Ферштейн?

— Яволь, — буркнул Турецкий. — Слушай, Костя… Только честно, как старому другу: какого черта ты поручаешь это дело именно мне? Я как-никак государственный советник юстиции, то есть генерал, я уже, можно сказать, зубы съел на особо важных делах, а ты мне такой тухляк! Я бы еще мог понять, если бы ты заказал мне расследование убийства самого Соболевского, но такую чепуху… Неужели у тебя нету на нее кого помоложе, пониже званием? Дай молодому кадру развернуться!

— Есть следователи и помоложе, — охотно согласился Костя и даже не нахмурился, как обычно, когда оставался чем-то недоволен. — Но представь себе, мне здесь нужен именно ты! И это, заметь, приказ, обсуждению не подлежащий. Знаешь, почему именно ты? Потому что мы, прокуратура, заинтересованы как никогда в полном и максимально объективном расследовании этого дела. А теперь угадай с двух раз, почему именно так, почему я обращаю на этот тухляк, как ты выражаешься, особое внимание? Молчишь? Ладно, не напрягайся. Подскажу сам. Да потому, что никак нельзя исключить вероятность, что очень скоро нам придется заниматься именно тем, о чем ты тут бормотал несколькими минутами раньше.

— Та-ак. О чем же я таком замечательном здесь бормотал? Это насчет Ходорковского, что ли? Насчет расприватизации, да?

— Вот именно, — кивнул Константин Дмитриевич. — Представь возможный расклад: каша еще только заваривается, а ты уже отчасти в теме и даже лично знаком с основным фигурантом. Сечешь?

— Ферштею, — вздохнул Александр Борисович и подумал: «В конце концов, если добавить ко всем моим делам еще одно — будет обременительно, конечно, но ничего, выживу… Однако, граждане, — риторически обратился он к воображаемым слушателям, — отбросив всякие туманные гипотетические перспективы вроде той, что посулил сейчас Костя, скажите мне, положа руку на сердце: разве ж это дело — стрелять из пушки по воробьям? То есть пушка — это я, старый следовательский волк, а воробей… Воробей — это не Соболевский конечно же и не погибший гонщик, которого по-настоящему жалко, а само это дело, его незначительный масштаб…»

— Выходи, мокрощелка!

Здоровенный детина отворил дверцу «БМВ». Худенькая девочка-подросток с длинными, струящимися вдоль спины льняными волосами послушно вышла.

— Что стоишь? Солдат спит, служба идет? Пошла! Забыла, где дверь?

Девушка шагнула к добротной дубовой двери частного особняка на окраине Парижа.

Короткая трель звон ка-колокольчика.

Мужской голос по-французски прогнусавил:

— Это вы, Поль?

— Да, мсье Гордон, — ответил детина.

— С Марией?

— Да.

Детина отступил от зрачка камеры видеонаблюдения, показывая девушку.

— Хорошо, входите.

Пара вошла внутрь тихого, пустынного дома. Сверху, со второго этажа, послышались шаги. Кто-то спускался по широкой лестнице. Девушка начала дрожать.

— Ты мне это брось! — заметив состояние подопечной, прошипел детина. — В первый раз, что ли?

— Поль, поговори с ним! Он же истязает меня! Каждый раз чуть живая возвращаюсь…

— Ты что, рехнулась? Он наш постоянный клиент! У него бабки столбом стоят! Истязают ее. Скажите, барышня нашлась. Он тебя второй год истязает — и ничего, жива, босявка. Так что потерпишь, не маленькая! Нюхни беляшки — и вперед с песнями. Добрый день, мсье! — лучезарно улыбнулся детина, переходя на французский.

Слова эти были адресованы жирному, маленькому человечку лет семидесяти, одетому в длинный шелковый халат. Толстяк плотоядно поглядывал на девушку:

— О, Мария! Шарман! Рад видеть тебя, мой воробышек!

— Добрый день, мсье Гордон, — прошептала девушка.

— Маленькая моя! Гимназисточка! — улыбался слюнявым ртом старик. — Идите, Поль. Приедете за ней завтра утром.

— В девять?

— В восемь! В девять приходит мадам Женевьева. Не хватало, чтобы прислуга увидела здесь проститутку! Идите же, вы крадете мое время!

Поль понимающе улыбнулся и исчез.

Толстяк тут же ухватил девушку за руку, потащил вверх по лестнице.

— Идем, моя крошка. Мой маленький петушок так скучал по тебе…

Он сам дрожал еще сильнее, чем она. Но это была другая дрожь — охотника, ухватившего зубами дичь и сгорающего от желания вцепиться покрепче в горло…

Он резко остановился, заставил девушку опуститься на колени, распахнул полы халата. Голый волосатый живот уперся ей в лицо.

— Возьми его. Возьми своего петушка, — бормотал старик.

Девушка покорно охватила губами маленький, сморщенный отросток. Пузан сопел, вдавливая себя в ее лицо. Мария начала задыхаться, отстранилась, жадно вдохнула воздух.

— Ты что делаешь, маленькая дрянь? — заорал старик. — Он только-только начал… А ты… Ты специально лишаешь меня удовольствия?

Сильная оплеуха буквально оглушила Марию. Из глаз брызнули слезы.

— Ну-ну, крошка! — мгновенно подобрел толстяк, любуясь заалевшей щекой, льющимися по лицу слезами. — Ну что мы плачем? — засюсюкал он. — Твой птенчик чуть дотронулся до тебя, а ты уж и в слезы. Ты рада своему птенчику, малютка?

— Да, мсье… — прошептала девушка и тут же получила удар по другой щеке.

— Сколько раз я просил тебя не называть меня «мсье»? Сколько раз я говорил, что я для тебя птенчик? Говорил? — заорал толстяк.

— Да, м… птенчик! — пролепетала девушка.

— Ну давай, давай, возьми его снова! Я хочу начать здесь, на лестнице. Давай же, птичка моя!

Она послушно приоткрыла губы.

— Ну давай, давай, малютка!

Его руки вцепились в длинные волосы, он шипел: