Хроники неправильного завтра - читать онлайн книгу. Автор: Лев Вершинин cтр.№ 17

…Та история была совершенно дурацкой. Верх безответственности так бросаться кадрами, даже если я и был не вполне прав. Космофлот собирался достойно встретить стосорокалетие выхода человека в космос. Главный Диспетчер, Зуев, уходил на персональную, вопрос этот был уже решен и оставалось только неясно, кто конкретно станет его преемником. Впрочем, кроме меня, серьезных кандидатов не было. Меня уже вызывали наверх и обстоятельно беседовали. Ну а Главный Диспетчер Космофлота — это уже номенклатура, оттуда рукой подать до Директора и, следовательно, до кресла в Совете ЕГС.

Надо ли объяснять, как важно мне было показать, что я — именно тот кандидат, который нужен на столь ответственном посту? Все шло, как надо, и не хватало лишь заключительного штриха. Тут и подвернулся этот поганый «пассажир», «Адмирал Истомин». Он вез детей, отбывших после каникул из нашего ведомственного лагеря в поясе Цереры, и, по графику, должен был прибыть на Ормузд-2 четырнадцатого. Но подумайте: какая радость для космолетчиков встретить своих детишек именно в праздник? Что может быть проще? Как исполняющий обязанности Главного я связался с «Адмиралом» и приказал капитану скорректировать время прибытия. Директива, разумеется, была устной. В оскорбительных выражениях капитан отказался, ссылаясь на будто бы дряхлый реактор. Пришлось его отстранить, тем более, что первым помощником был человек, известный мне еще по комсомолу как исполнительный и добросовестный товарищ.

К моему сожалению, капитан оказался прав и, тормозя в окрестностях Ормузда, корабль взорвался. Полетел реактор. Вместе с ним на Ормузд полетели радиоактивные осадки… а я полетел с работы. Все бы могло обойтись, если бы не проклятый «Ксеркс». На месте Контрольной Комиссии я бы вначале разобрался, что делал патрульный рейдер ДКГ во внутреннем пространстве Союза, прежде чем принимать к сведению клеветнические измышления по поводу якобы подслушанных устных директив. Так я на заседании Комиссии и заявил — слово в слово…

Надо отметить, что импресарио Топтунов умеет порадовать истинного ценителя.

Многие находки его довольно вульгарны, как эта пресловутая Ози Гутелли. И вместе с тем он принадлежит к поколению, которое исповедует старые, классические принципы отбора.

Даже увиденная мною часть программы положительно радовала: напевная дархайская музыка, благовония, перезвон бубенцов, умелая игра светом. Актер был совсем молод, но сколько продуманной властности таилось в его движениях, сколько мудрой зрелости! Я, немного знакомый с традициями Дархая, смог различить иероглифы: «В единстве труда и послушания — сила». Похвальный обычай, нужно отметить: украшать государственным девизом одежду!

Во втором отделении исполнитель скинул ярко-красный национальный лвати, оставшись только в широких белых ти и белой же ти-куанг. На похрустывающей от свежести материи я разглядел знакомые мудрые знаки благородного древнего дархи: «ПЛОДЫ ЛА». Неужели?! Синий и алый свет резали арену. Юный дархаец оправил волосы, и в разрезе ти-куанг блеснул долгожданный, амулет. И не стало сомнений. Свершилось! Он искрится в синем луче! Но как же долго пришлось ждать…

Я не стал досматривать программу.

Даже дома я не мог успокоиться. Нервы, нервы, нервы. И до полуночи три часа. Занялся гимнастикой. «ДОРОГУ ОСИЛИТ СПОКОЙНЫЙ!». Вверх-вниз. Гантели, штанга, брусья. «СИЛА ПИТАЕТ ЕДИНСТВО!». Стойка «токон»: руки — как крылья, грудь — вперед, резкий выдох. «ВСЕ — ВОЖДЬ, ВОЖДЬ — ВС‚!» Время еще есть. «ЗНАЮЩИЙ НЕ СПЕШИТ!» Свершилось. Посланец пришел.

Сосредоточился. Почитал «Великий Путь». Поразмыслил. Проникся. Возбуждение ушло. Тело — как камень. Дрожи нет, есть гнев. Великий гнев. Великий, как Путь!

Часы пробили одиннадцать. Я окинул взглядом свою скромную каморку, свой приют. О нем не знает никто: я своими руками превратил кладовую в Обитель. Стопка «Откровений Истины» — их не надо брать, они в сердце. Что еще? Достать из тайника меч! Да, конечно, я же забыл сорвать с себя растленные земные тряпки. Как облегает тело суровая ти-куанг! Как струятся складки просторного лвати! Все? Глаза в глаза, зрачки в зрачки — я и портрет над столом. Я и он, он и я. О! Словно свинец, густая и тяжелая Сила Справедливости вливается в жилы мои, о Вождь!

Улица. Пусто. В такт шагам — воспоминания. Память не спит и не прощает. Мысли бьют в виски. Гниль! Они выгнали меня. Ублюдки! Им пришелся кстати донос продажных демократов. Старый Бушмакер прилюдно назвал меня лжецом. Мразь! Маразматик! «В Партии таким не место!» — он сказал так. За что? За полторы сотни визжащих сопляков — меня, и.о. Главного? Ведь были же объективные причины… Ненавижу! Я не нужен вам? А вы — мне! Демократическая Конфедерация умеет ценить специалистов!

Как же — умеют! Прогнившие конфедераты меня даже на порог не пустили. Брезгуют, видите ли. Спевшаяся сволочь! Ладно! Все вы еще узнаете, кто я такой…

Полночь. Я стою в зале Клуба Гимнастов-Антикваров. В медных кольцах — факелы. В воздухе — благовонный дым. Вокруг — борцы. Приветствую тебя, брат! И тебя! И тебя! И Вас, почтеннейший!

Мы строимся. Каждый знает свое место. Старший Брат — впереди. Над ним

— портрет.

— ДАЙ! — мечи вылетают из ножен!

— ДАН! — единство сметает гниль!

— ДАО! — нет преграды для Верящих!

— ДУ! — и время не хочет ждать!

Словно крылья птицы токон, взметнулись белые края лвати. Старший Брат повернулся к нам.

— Борцы! Верные факелы света идей квэхва! Дочери и сыны бестрепетного А Ладжока! Шли дни тьмы и скорби — и нет их отныне. Настал день радости; поднимается в небо солнце Справедливости — и верх станет низом, а низ — верхом. Мы ждали рассвета. Рассвет наступает. Посланец явился на Землю. Он пришел издалека, и сладка его весть: близится час отрубить голову дряхлой гидре. Пирамиды прогнили, и мы — могильщики для обветшавших кирпичей. Сегодня на сотнях планет тысячи борцов внимают слову, посланному с Дархая. Здесь, на Земле, вас поведу я! Возрадуйтесь! Вас, озаренных немеркнущим сиянием идей квэхва, помнит Вождь А Ладжок! Он, Любимый и Родной, шлет вам свой привет. Плод ла созрел!

Рев. Рев! Рев!!!

Но стены Клуба толсты — не услышит никто. Пока еще не время.

На коленях ползу к возвышению.

— Не позволит ли видевший сияние Вождя обеспокоить незначительным словом единство братьев?

— Дозволяю… — он, кажется, удивлен.

И я, раздирая ти-куанг, встаю над залом, над блеском мечей, над чадящими факелами — наравне с портретом Любимого и Родного. Тишина. Застывшие лица. Лишь взмахнула крыльями на моей груди гордая птица токон, зажавшая в когтях пирамиду.

Как тихо! Согбенны покорные спины, преклонил колена Старший Брат — передо мной, Лучом Ока Единства. Был приказ: стань незаметным. И я ждал. Я знаю, что такое приказ. Эти, согнутые, считали меня равным себе. Я терпел это. Теперь — все! Надо мною — только Вождь. Но… он далеко.