Темная материя - читать онлайн книгу. Автор: Юли Цее cтр.№ 53

Себастьян порывисто вскакивает со стула, стукнувшись при этом коленями о ножку стола; тарелки выплевывают на скатерть карри. Повернувшись спиной к комнате, Себастьян останавливается у балконной двери и всматривается в стекло, ловя свое смутное отражение. Он видит по своему лицу, что ему известно, что нужно сказать. Это включало бы в себя слова: «правда», «доверие», «я» и «Даббелинг». Наверное, в этом было единственное спасение для него и для Майки. Новое чувство замкнуло его уста. Какая-то нерушимая убежденность, что теперь уже поздно.

— Пожалуйста, Себастьян! Я прошу тебя!

Он оборачивается и видит перед собой умоляющие глаза Майки. Себастьяну хочется соскользнуть по стене на пол и спрятать голову, уткнувшись себе в колени. Возможно, не такая уж плохая мысль. По крайней мере, лучше, чем то, что он сделал сейчас, — поплелся, сам не зная зачем, куда понесут ноги. На пороге ему удается еще раз хорошенько разглядеть Майку, которая сидит какая-то очень уж щупленькая, понурая и худенькая. Он нюхом чует в ней страх, который делает ее чужой и жесткой. Он видит, как моргают ее веки, видит испуганные руки, вцепившиеся в край скатерти. Себастьян не представляет себе, как может выжить в таком мире, как этот, существо с такими крошечными ручками. Как оно может вырастить ребенка. Любить такого мужчину, как он. Он разделяет убежденность Майки, что она и Лиам не что иное, как жертвы. Всю вину несет он один, и в данный момент — из комнаты в прихожую.

— Я возьму твою машину, — говорит он оттуда громко. — Моя арестована. Увидимся позже.

Никогда он не ощущал все бессилие человека так отчетливо, как во время короткого пути из квартиры. Вся эта высокопарная чепуха насчет прямохождения, дара речи и свободной воли, оказывается, всего лишь смехотворное вранье. Вот ключи от машины, перила лестницы, чугунный фонарь на улице, деревья и дома. Майкина малолитражка, стоящая в переулке. Мир — это система управления, указаниями которой следует руководствоваться.

Наступившая ясность, к облегчению Себастьяна, расставляет его мысли по соответствующим квадратам системы координат. Голос в голове ставит его в известность, что он только что допустил непростительную и, по-видимому, непоправимую ошибку. Вершиной в цепи диких нелепостей, в которую с некоторых пор превратилась его жизнь, стал его уход из кухни. Казалось бы, несложно: дойдя до нижней площадки, повернуть назад, снова подняться наверх и направить эту историю по другому пути. Но наблюдатель, поселившийся в Себастьяне, уже понял, что для непростительных ошибок характерны не невнимательность, заблуждение или непонимание. Их особенность заключается в том, что они даже при знании всех обстоятельств не допускают альтернативного решения.

Издав несколько щелчков, выключается система блокировки. Вибрации заработавшего мотора передаются ногам и рукам. Себастьян, уже придя в норму, как всякий нормальный человек, ведет малолитражку по узким улицам квартала, где он живет, покупает продукты и работает. Проехав по магистрали, по которой, словно нигде не случилось ничего особенного, движется круглосуточный транспортный поток, он вливается в огромную сеть съездов, развязок и транспортных узлов, которая оплетает планету, как синапсические связи гигантского головного мозга. Удивительно, как мало нужно для того, чтобы принять губительное решение, думает Себастьян. Вскоре он выезжает на автобан.

Нельзя сказать, чтобы между Ритой Скурой и комиссаром Шильфом не было вообще ничего общего. Точно так же как Рита, Шильф в детстве не любил птиц. У него для этого были конкретные причины. Птицы уничтожали бабочек, с которыми он под ореховым деревом рассуждал о гносеологических вопросах. У них были неподвижные лица, на которых никогда не отражались горе или радость. Они пристально смотрели на него, скрывая знание, которым, как он считал, обладали совершенно незаслуженно. Ему казалось несправедливым, что только они могут увидеть землю с высоты. Если бы ему уже тогда было ясно, что создателем реальности всегда бывает сам наблюдатель, он еще больше презирал бы птиц как виновников несовершенства существующего мира.

Кроме того, они устраивали убийственный для нервов шум и гам, не считаясь с другими существами, которые, может быть, хотят в это время думать, играть или спать. Нередко маленький Шильф среди ночи приходил к спящим родителям. «Я не могу спать, — жаловался он, — птицы разорались в саду и топочут по крыше!»

Родители со смехом вспоминали об этом еще долгие годы, после того как он стал жить отдельно. Шильф не видел в этом ничего веселого. Так как родители в эти бессонные ночи уверяли его, что поблизости не слышно никаких птиц, он решил, что они заодно с врагом.

Шильф давно об этом не вспоминал; сейчас, должно быть, ему это приснилось во сне. Он пробудился с ощущением, что кто-то острым клювом проник в мягкую внутренность его черепа. Если бы наконец его оставили немного в покое и дали подумать, он спросил бы себя, что сказал бы маленький комиссар о птичьем яйце в голове большого.

Плохо соображая спросонья, он лежит в темной комнате; ему потребовалось некоторое время, чтобы все стало на свои места. Столпившиеся вокруг тени — это вещи, которыми обставлена фрейбургская служебная квартира, а пронзительный звук, который терзает его нервы, исходит не из птичьего горла, а от звонящего телефона. Шильф безрезультатно пробует нажимать кнопки мобильника, пока его наконец не осеняет, что нужно встать с кровати и подойти к стационарному телефону.

— Это ты, Рита?

На другом конце раздается звонкий смех:

— Извини, но тут нет никакой Риты! Это я.

В жизни комиссара таких «я» очень немного. Большинство людей, с которыми ему доводится познакомиться поближе, рано или поздно исчезают за решеткой в местах заключения. Поэтому ему не приходится долго гадать.

— Откуда у тебя номер моей служебной квартиры?

— Да ты же сам мне его и дал.

Юлия права: на каждое «я» должно быть свое «ты». С тех пор как Шильф повстречался со своей новой подругой, она всегда оказывалась права. Она как будто не находит в этом ничего странного. Комиссар мысленно видит, как она сидит в кресле возле телефонного столика и указательным пальчиком ковыряет дырку в прохудившемся носке.

— Я тебя разбудила? — спрашивает она.

Шильфу было не с руки зажечь свет. За притворенными дверями кухни и ванной залегла непроглядная темень, словно там производится ночь для всей страны.

— Нет, — заявляет он упрямо. — Зачем ты звонишь?

Снова смех:

— Спросить, как ты там поживаешь.

Повод вполне обыкновенный, но для Шильфа это все же неожиданность. Юлия на десять лет старше Риты Скуры, однако в глазах Шильфа обе они одинаково находятся по другую сторону разделительной черты между молодостью и старостью. Она принадлежит к новому поколению, представители которого воспринимают себя и других не как неповторимую личность, а как одного из множества подобных; эти люди придерживаются прагматичных форм общения и ведут себя со всем светом запанибрата. Сталкиваясь с такими простецкими понятиями, Шильф, испытывающий огромное почтение к бесконечной сложности мира, может позволить себе приятную расслабленность в сознании, что сам является представителем позавчерашнего дня. Тот, кто, как Юлия, способен ворваться в жизнь совершенно незнакомого человека со словами: «У меня нет работы, нет семьи и никакого желания знакомиться с „Хартц IV“» [27] , может и позвонить, для того чтобы узнать, «как ты там поживаешь».