Дело государственной важности - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Денисов cтр.№ 65

При досмотре, устроенном Хараевым прибывшему, Сурен получил возможность убедиться в том, что Зазаев, уверявший, что пришелец – сотрудник милиции, был прав. Тот продемонстрировал справку об освобождении из колонии особого режима в Убинском, где в свое время закреплял свою легенду Сурен.

Сурен уверен в том, что за все одиннадцать месяцев пребывания в Убинском он ни разу не встречался с этим человеком, что означает только одно – прибывший на встречу человек предъявил фиктивную справку об освобождении, т. е. является либо самозванцем, желающим заработать дешевый авторитет среди «пиковых» воров, либо штатным сотрудником криминальной милиции под прикрытием. Первое наименее вероятно, так как организовать проверку прошлого освободившегося недолго, а последствия этого предугадываемы.

Во время перестрелки Сурен дважды предотвращал убийство милиционера посредством ликвидации фигурантов, проявивших откровенное устремление уничтожить субъект оперативного эксперимента.

Подготовка Сурена и его оперативной легенды заняла два года. В рамках его деятельности им было выдано правосудию более пятнадцати наиболее опасных членов ОПС Хараева, предотвращено три заказных убийства высокопоставленных лиц и дезорганизовано двенадцать криминальных мероприятий на территории Мининской области. В результате несогласованности действий высших должностных лиц правоохранительных структур провалено долгосрочное оперативно-розыскное мероприятие, гарантировавшее в перспективе качественные результаты.

Учитывая изложенное, прошу Вас принять меры реагирования в рамках Вашей компетенции по недопущению разобщенности действий правоохранительных структур и подвержению риску жизни их сотрудников.

Полагал бы:

а) скоординировать работу подразделений ФСБ смежных регионов, работающих по разработанным ранее планам в параллельных направлениях;

б) информировать Генеральную прокуратуру РФ об этой работе;

в) информировать ст. следователя Кряжина И.Д. и лиц, входящих в его следственную группу, о необходимости согласованности действий в этом направлении…»

Кряжин не будет информирован ни сейчас, ни потом. Ни о чем. Опасность, которую, не сговариваясь, предвещали руководители управлений Федеральной службы безопасности, предстала перед ним как никогда близко.

Он сидел в кабинете Кряжина, и руки его даже после инъекции анальгина с димедролом ходили в треморе, словно после тяжелейшего похмелья. Разговаривать с ним было практически невозможно. Но что было совершенно невозможно, так это – не разговаривать с ним.

Колмацкий сейчас плохо слышал, видел лишь свои, плохо унимаемые сжатием, дрожащие ладони, и в уголках губ его скопилась слюна. Обаятельный молодой человек в течение нескольких минут превратился в откровенного дегенерата, и привести его в чувство ни медикаментозным вмешательством, ни посредством участия психиатра было невозможно.

– Филипп, – терпеливо повторяла штатный психолог Генпрокуратуры, – что вас волнует? Чем вы озабочены? Давайте поговорим об этом?

– Она что, дура? – шепотом спрашивал у Кряжина Сидельников. – Она не понимает, чем он озабочен? Давайте лучше я с ней поговорю?

Майора Тоцкого час назад увезли в городской морг прямо с улицы. Сидельникова бинтовали долго и терпеливо, израсходовав на его конечности несколько упаковок перевязочного материала. Капитан находился под воздействием чудовищного стресса и потому говорил сейчас совсем не о том.

Его расстреливали сверху в упор, с высоты двух метров, и все, за чем он мог спрятаться – небольшая выемка в стене, была занята Колмацким. Коридорного в нее, поняв, что теперь стрелять будут сверху, втиснул сам капитан. И все, что оставалось ему делать тогда, когда прозвучал первый выстрел из двенадцати, – молиться и верить. И его безграмотные молитвы дошли до того, к кому были обращены.

Одна пуля чиркнула по его запястью.

«Спаси и сохрани…»

Вторая прошила брючину и впилась в стену.

«Матерь Божия, помоги мне…»

Это было все, чему его научил настоятель церкви Воскресения в Кадашах, куда он зашел по случаю, чтобы креститься. Больше ничего Сидельников не знал.

Пуля, едва не оторвав большой палец, прошила ладонь между ним и указательным.

«Господи, Мать твоя Божья! – вскричал нутром он, пытаясь из проклятий сотворить молитву. – Да помоги же ты мне! Пусть ранят! Пусть сильно! Но не допусти смерти!..»

За спиной его блажил дурниной Колмацкий. Как утопающий хватает за шею своего спасителя и тащит на дно, так и коридорный выталкивал Сидельникова под огонь, пытаясь убежать из проклятого места.

Когда под ноги уставшему от полумолитв-полуфантазий капитану упала дымящаяся «беретта», он сполз на заплеванный бетон и уперся в него окровавленными руками.

Дополз до верха лестницы, увидел Кряжина, держащего на коленях голову мертвого Тоцкого, и только тогда почувствовал боль. Еще через мгновение, не сумев с ней справиться, потерял сознание.

От тех лекарств, что ему ввели, он сейчас был возбужден, глаза его блестели нездоровым огоньком, и он словно позабыл о том, что теперь их осталось двое.

Да, он именно так и рассуждал, наверное, – нас было трое, а сейчас – двое. Лекарства мешали понять страшное – их двое, потому что Андрея Тоцкого больше нет. Его убил мерзавец. Выстрелил ему в сердце и убил. В сердце одного из самых честных людей на свете.

– Я сам с ним поговорю, – решительно сказал постаревший за час Кряжин, вставая и грубо провожая психолога до двери.

– Это невозможно! Человек не контролирует свой психоэмоциональный статус!

Она так и вышла – спиной вперед, протестующая.

Он дошел до сейфа, проскрежетал его дверцей, вынул бутылку «Столичной» и с хрустом свинтил пробку.

Налил себе, Сидельникову и замер над Колмацким.

Стоял он недолго. Надавив коленом на его колени, он прижал сотней своих килограммов щуплого коридорного к стулу и закинул назад его голову.

Клацание зубов и глухой вой Колмацкого длились недолго. Нельзя долго выть и одновременно пить водку. Руки его цеплялись за рукава пиджака советника, но это было сопротивление ребенка, которому делают прививку.

Когда Колмацкий впервые в жизни выпил залпом триста граммов, он понял, что, оказывается, это вполне возможно. Особенно когда тебе при этом пальцем давят за ухо и выплюнуть жидкость нет никакой возможности.

– Кони… – сказал коридорный, когда дыхание его восстановилось. – Кони в Москве.

– Он перебрал, – предположил Сидельников.

А Колмацкий попросил сигарету, прикурил ее и расслабленно выдохнул дым в потолок.

– Я не понял, что нужно было этой бабе?

Кряжин объяснил. Потом спросил:

– Почему тебя хотели убить, Филипп? Ты что-то знаешь об убийстве Резуна?