Мучная война - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Франсуа Паро cтр.№ 49

Приветствуя принца Конти, певица неожиданно возвысила голос и изрекла:

— Музыка этой оперы, хотя и написана бельгийцем, гораздо более французская, чем либретто!

— Ах, граф, позвольте вас спросить,

Опомнитесь когда вы?

Народ вас может разлюбить.

— Не важно это, право,

Я в Оперу спешу.

Аноним, 3 мая 1774 года

Среда, 3 мая 1775 года

Ухитрившись пробудиться ни свет ни заря, господин де Ноблекур уже пил свой ежеутренний шалфей, когда вошел Николя. Сирюс и Мушетта встрепенулись: для них его появление означало появление бриошей и, соответственно, лакомых кусочков, предназначенных обоим попрошайкам. Задранные мордочки и трепещущие носы выдавали их нетерпение. Однако принесла Катрина только кувшинчик с шоколадом. Сердито замяукав, Мушетта выгнула спинку и улеглась спать, в то время как песик, вздохнув, вытянул лапы и устроил на них свою седую морду.

— Какая неприятность! Придется нам теперь искать другого булочника, а возможно, и другого нанимателя.

Казалось, вечер, проведенный в Опере, нисколько не утомил старого магистрата; он потребовал полный отчет о поездке в Версаль. Николя с удовольствием исполнил требование.

— Судя по вашим словам, наши правители отнеслись слишком легкомысленно к вашим сообщениям. Поверьте, буря не минует Париж. В этом городе все начинается и все заканчивается.

Он немного поразмыслил.

— А как там наше дело? Я говорю «наше», потому что преступление стало настолько дерзким, что явилось ко мне в жилище, нарушив мой покой.

— Вы тоже считаете, что речь идет об убийстве?

— О! Видимость — это всего лишь видимость, сама по себе она ничего не значит, точнее, она являет нам то, что пытаются нам внушить, или, напротив, то, что мы сами ждем от нее. Видимость противоречива, однако мраком своим она способствует нахождению истины. Надо идти против течения. Смотрите, желание найти виновных побуждает подвергать обвиняемых пытке одиночеством. Им угрожают, у них ослабевает воля, и они начинают говорить то, чего от них ожидают.

Привычка Ноблекура выступать в роли оракула давно уже не удивляла Николя, каждый раз с изумлением находившего в глубине загадочных речей зерно истины.

— Я более чем убежден, что вы, как обычно, погрузились в прошлое. Только в чье прошлое? В этом-то и вопрос. Не больше и не меньше. Надобно приподнять двойной покров…

Мысли Ноблекура перескакивала с одного на другое.

— Что касается Луи. Приободритесь, мне кажется, развязка близка. Никогда не стоит отчаиваться; в одну минуту несчастье может обернуться счастьем! Вы уже повидались с Эме?

Ноблекур читал в его сердце, словно в открытой книге.

— Честно говоря, мое долгое отсутствие сильно ее раздосадовало. Она избегает меня.

— Полно! Не волнуйтесь. Она к вам вернется. Мы всегда жалуемся на женщин, очаровавших нас своей грацией и приковавших к себе своими прелестями. Зная о волшебных женских чарах, влюбленный сам вручает ей оружие, с помощью которого она поработит его. Не настаивайте, ей надоест обижаться, и она явится сама! Подобная мимолетная неприятность вполне вписывается в наше повседневное бытие.

Выслушав приправленные цинизмом рассуждения Ноблекура, Николя вышел из дома на улице Монмартр и направился к Полетте. Он рассчитывал застать владелицу «Коронованного Дельфина» врасплох, когда она только пробудилась. К этому времени ночные бесчинства заканчивались, а наводить порядок, как принято в приличном заведении, еще не начинали. О шевалье де Ластире не было ни слуху ни духу; видимо, его удерживали иные дела. Отсутствие шевалье, пожалуй, даже устраивало его: по крайней мере у Бурдо, чья обидчивость его весьма беспокоила, не будет повода для огорчения. А с Ластиром он поговорит, когда у него появится время. Начался дождь, и он взял портшез, оказавшийся крайне тесным, так что ему пришлось согнуться в три погибели.

В городе царило обманчивое спокойствие, напоминавшее затишье перед бурей. Привыкнув обращать внимание на все, что происходило вокруг, он с удивлением отметил, что вокруг галантного заведения на улице Фобур-Сен-Оноре кишат полицейские агенты. Он без труда распознал их, но они сделали вид, что не узнают его. Что означало столь пристальное наблюдение? От кого исходил приказ, кто его организовал? Об этом он непременно поговорит с Бурдо.

Шурша яркими разноцветными юбками, негритянка, которую он знавал еще девочкой, открыла дверь. Судя по кокетливой улыбке и оценивающему взгляду, которым она его одарила, он понял, что хозяйка заведения направила ее на путь галантных утех, и та, видимо, достигла на нем определенных успехов. Госпожа приводит себя в порядок, заявила негритянка и повела его в дальнюю часть дома. Услышав, как кто-то вошел в комнату, Полетта, сидевшая перед большим зеркалом-псише, не прерывая своего занятия, начала бранить предполагаемую посетительницу.

— Ты, как всегда, вовремя, Президентша! Ах, как мне не хватает Сатин! С тобой все наперекосяк, и заведение приходит в упадок. Да, я не собираюсь с тобой миндальничать, говорю все как есть. Вчера две новенькие, Адель и Митонетта, весь вечер корчили из себя недотрог, не только отказываясь исполнять желания общества, но и клиентов. А одна и вовсе потребовала от старого развратника увеличения оплаты. И что это значит? А это значит, что ты, Президентша, не способна подобрать девочек и правильно их оценить! Угождать мужчинам, какими бы странными нам ни казались их пристрастия, — вот наше главное правило. Если девочка считает, что клиент обходится с ней дурно, она вправе уйти от него, но при условии, что немедленно объяснит свое поведение тебе или мне. И если ее каприз окажется необоснованным, с нее надо взять штраф в количестве трехдневного заработка и на две недели отправить обслуживать стариков. Ну, что ты на это скажешь? Эй!

— Дражайшая Полетта, я бы хорошенько подумал, прежде чем говорить!

Опершись на беломраморную столешницу туалетного столика, она с трудом повернулась, явив ему толстощекое лицо, покрытое свежим слоем белил, где пятна кармина еще не успели превратиться в яркий румянец.

— A-а! Вот и еще один негодяй! Можешь войти, я давно тебя поджидаю. Понятное дело, твои фискалы меня выдали, то-то этот тип с вонючими ведрами только и делает, что шляется по улице Сент-Оноре, словно других мест нету…

Ее массивное тело содрогалось от ярости.

— Ты брюхатишь бедную девушку, а потом выбрасываешь ее на улицу вместе со своим семенем, ведь для тебя она всего лишь пустой сосуд…

— Но…

— Никаких «но», ты выслушаешь все, что у меня накипело. Ребенок родился, рос, а ты даже не пошевелился! Зато стоило тебе его случайно встретить, так нате вам, отправил его мать в изгнание, а его запихнул в тюрьму к долгополым! И как ты думаешь, что он там встретил? Брань, пинки, щелчки. Устав от оскорблений, он бежал и очутился на дороге в Париж, без денег, без ничего, оставалось только пойти с протянутой рукой. Но, слава Богу, его подобрали, отогрели, накормили. А его бездельник папаша по-прежнему беззаботно где-то ходит. Ты что-то сказал? Знаешь, меня он зовет теткой, и я имею право говорить все, что думаю. Так и жду какой-нибудь гадости, раз ты сюда притащился.