Смерть на рассвете - читать онлайн книгу. Автор: Деон Мейер cтр.№ 26

Я сидел на веранде.

Как вдруг услышал новый звук, тихий, почти неслышный. Сначала он был поразительно мягким и медленным.

— А-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а…

Сначала я никак не мог определить, откуда он исходит, не был в состоянии отделить его от остальных составляющих вечерней симфонии: музыкальный вопросительный знак, такая звуковая загадка, которая не давала мне покоя и определенным образом стимулировала мой мозг. Постепенно звук становился громче.

— А-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а…

Короткие, судорожные вскрики, нет, восклицания, ритмичные, чувственные и доставляющие глубокое наслаждение. Наконец я все понял, наконец звуки соединились с мысленным образом, и я чудесным образом прозрел. Баби Марневик. У себя на заднем дворе. Трахается. Под открытым небом.

Я прозревал постепенно. В голове роились самые разные предположения. Кто-то делает с предметом моих плотских фантазий то, о чем я так долго мечтал. Я испытывал ревность, зависть, ненависть. Она мне изменяла! Но, кроме того, я испытывал волшебный, завораживающий восторг полного блаженства и совершенной непринужденности по отношению к тому, чем она занималась. Темп и высота каждого «а-а-а» постепенно повышались, я слышал болеро любви, танец чистой, неприкрытой похоти. Ни разу не сбившись, соседка полностью погрузилась в океан наслаждения.

Не знаю, долго ли Бетта Вандраг стояла на пороге кухни. О ней я совершенно забыл. Я сидел запустив руку в шорты и бездумно, инстинктивно массировал себя, участвуя в сексуальной симфонии, прислушиваясь к звукам, повторявшимся снова и снова из-за деревянного забора: «А-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а… а-а-а…» Потом я услышал последний вскрик — громкий, бесстыдный. В моей голове что-то щелкнуло, я поднялся на новую вершину возбуждения, на неизведанный пик желания. Закрыв глаза, я, не стесняясь, мастурбировал на веранде, унесенный прочь, потерянный, сосредоточенный.

Потом Бетта Вандраг рассказывала мне, что то была одна из самых эротичных сцен, которые ей доводилось видеть. Она добавила, что должна была бы попросить у меня прощения, поскольку не имела права вторгаться в мою личную жизнь, но она просто не сумела справиться с собой, услышав и увидев, что происходит. Она подошла к моему шезлонгу, как была — с деревянной ложкой в руке, в кухонном фартуке; опустилась на колени рядом с моим шезлонгом, нежно убрала мою руку, открыла рот…

Было бы преувеличением полагать, будто простыми словами можно описать удивление, шок и испытанное мною удовольствие. Нет необходимости заново, во всех подробностях, переживать случившееся тогда. Позвольте ограничиться лишь самыми яркими моментами в тот миг, определивший водораздел моей жизни.

В ту ночь (и всю субботу, и почти все воскресенье) Бетта Вандраг терпеливо и сочувственно вводила меня в мир чувственных наслаждений. Сначала был секс. Постепенно ей удалось направить мой юношеский пыл и неукротимую похоть в русло терпения и сдержанности. Она раскрыла передо мной тайны женского тела, словно Евангелие, она учила меня малым и большим женским радостям, мягко поправляла мои ошибки, щедро вознаграждала за успехи. Где-то посреди ночи, после долгого урока орального секса, она встала, принесла ручку и бумагу и, бесстыдно усевшись на кровати по-турецки, стала писать стихи. Я не отрываясь смотрел на нее, а она сочиняла стихотворение «З.», которое позже вошло в тот печально известный сборник:

Твои зубы и твой язык

Поспешны, мягки, свистящи,

Фрикативны.

Твое дыхание и твои губы.

Язык тела ошибается,

Трепещет,

Запинается —

Взрывной.

А между всем был Моцарт. В ту первую ночь мы слушали Второй концерт для скрипки; иногда, дрожа всем телом, ритмично двигая бедрами, она тихонько подпевала мелодии. Мы слушали и концерт для фагота, и один из концертов для трубы (насчет которой она сделала двусмысленное замечание, а потом хрипло, довольно хохотнула), Пятый скрипичный концерт и Двадцать седьмой концерт для фортепиано.

В те часы, когда мы отдыхали, готовясь к очередному соединению, она рассказывала мне о Вольфганге Амадее, о маленьком гении-сквернослове, который сочинял чудесную музыку, об истории создания каждого концерта, о том, насколько совершенны все его ноты. Благодаря Бетте Вандраг музыка Моцарта навсегда связана для меня с чувственным наслаждением и экстазом; для Бетты Моцарт являлся стремлением к высшему, к некоему идеалу, несмотря на то что для большинства из нас идеал и недостижим.

Кроме того, Бетта Вандраг любила готовить. При этом из одежды на ней был только фартук. Естественно, мы занимались на кухонном столе и кое-чем другим; однако кулинария вовсе не стала для меня явлением чисто эротическим. Между сеансами любви она говорила о кулинарии, о еде, о чувственности, об искусстве.

— Цивилизация возникла благодаря кулинарии. Наша культура началась с костров доисторических предков. В ту эпоху мы учились жить в коллективе и общаться. А когда костер прогорал до угольков, удовольствие от полного желудка побуждало наших предков ложиться и заниматься любовью среди смутных, мерцающих теней, — говорила Бетта, когда мы, голодные как волки, наслаждались ее кулинарными шедеврами при свечах.

Да, она была умна. В первом же стихотворении, с которым она меня познакомила, «Балладе о ночных часах» ван Вейка Лау, идет речь о нескольких часах безумной, пьяной страсти во всех подробностях — и эротичных, и печальных. А в конце наступает рассвет; герой встречает утро со стаканом в руке. Для него наступает «час темной жажды». После очередного соития я лежал на ней, усталый, опустошенный, а она шептала мне на ухо стихи — так тихо, что приходилось напрягать слух. А когда я наконец услышал, для меня открылся другой мир, слова приобрели смысл. Наверное, тогда я в первый раз понял, что такое настоящее искусство.

Бетта объяснила, что в сексе всегда так: посткоитальная депрессия — проклятие мужчин. Она привела в пример французов, которые называют оргазм «маленькой смертью», но пояснила, что секс с любимым человеком — всегда исключение из общего правила. Секс с любимым человеком сродни исцелению от всех недугов. Ее слова произвели на меня неизгладимое впечатление. Они служили мне путеводным огнем в поисках единственной великой любви, предзнаменованием и предвкушением которой были отношения моих родителей, а потом и рассуждения Бетты Вандраг. Мне казалось, что жизнь обязательно должна подарить мне такую любовь.

Тогда я не понимал, что «темная жажда» станет хрустальным шаром моей жизни. Я не знал, с какой силой и решительностью утро моей жизни швырнет меня на край пропасти со стаканом в руке, как и многих других несчастных.

Но все это было еще впереди.

А совсем скоро произошло событие, которое также оказало огромное влияние на всю мою последующую жизнь, хотя я и не был непосредственным его участником. Не прошло и недели после тех знаменательных выходных, когда весь город взбудоражило страшное, зверское убийство Баби Марневик.