База 211 - читать онлайн книгу. Автор: Нина Башкирова, Алла Дымовская cтр.№ 28

На дороге Хассо вдруг подхватил здоровенный, обледенелый корявый сук, стал кидаться на них и кричать: «Пошли прочь! Прочь!», они сразу поняли, их друг не хочет, чтобы его провожали, и вообще, Хассо им, наверное, уже не друг. Еще бы узнать, в чем они так страшно провинились, но спрашивать было бесполезно, и это они поняли тоже. Хассо побежал со всех ног в сторону поселка, брат с сестрой уныло поплелись к себе, на хутор.

А вечером к ним пришли. Несколько суровых немецких мужчин, один из них был отец Хассо, дети его сразу признали. Позади них семенил пастор Юрген с молитвенником в руках. Еще принесли незваные гости два ружья, с какими ходят на медведей, оба крупного, охотничьего калибра. На близнецов они даже не взглянули, хотя и обходили их с опаской стороной, при этом бормотали под нос, кажется, псалмы.

Детей выставили из дому, велели идти пока на конюшню, но даже туда доносились шумные крики, тонкий, визгливый голос пастора, плач их матери, проклятия старших братьев. А потом их позвали обратно. И пастор Юрген спросил, все ли правда, что видел и рассказал им Хассо. Они не стали отпираться. Может, большие и умные взрослые объяснят им наконец, в чем их вина и почему лесная забава так напугала Хассо. И вообще, можно будет не скрывать свою сказочную тайну, пусть вспомнят, как были детьми и посмеются вместе с ними. Но смеяться никто не стал. Пастор, выставив впереди себя молитвенник, приказал дрожащим, как ветреная рябь на пруду, старческим голосом показать. Они не посмели ослушаться. Хотя мать плакала в углу и покачивала головой, мол, не надо.

Отец угрюмо молчал, стоя у двери, то ли караулил, то ли просто не знал, где ему лучше быть. Они стали снимать с себя одежку, пастор сказал, что не надо, и так довольно греха. И брат ответил, что жалко, ведь пропадет. Тогда чужие мужчины посуровели еще больше и вскинули вдруг ружья наизготовку. Близнецам стало страшно, но они еще не верили, что это на самом деле, а не просто какая-то непонятная игра или наказание за проступок.

Они разделись и сделали, что велел им пастор Юрген. Вдруг зарыдала мать, так внезапно и резко, будто над ними обрушилась крыша. Заохал и осел на скамью пастор, а еще раздались два металлических щелчка, очень неприятных и тревожных для их тонко слышащих ушей. И тут крикнул отец, всегда молчаливый и глядящий больше в пол, он сейчас был очень решителен:

– Не надо! Я сам! Я сам! – Он подошел к мужчинам, обеими руками схватился за дула, скрестил их наискосок, потом с усилием пригнул к коленям охотников: – Я сам!

Кругом наперебой загалдели, мать все еще плакала, пастор прикрывался молитвенником. Звучали угрозы сжечь весь их дом и хозяйство, выгнать с хутора вон, а место вытоптать и засыпать солью. Но потом внезапно все утихло, будто над домом пролетел ангел. Ненадолго. Затем старшие их братья принялись клясться всеми святыми и в ногах валялись, что они такие же люди и простые крестьяне и ничего не знали про выродков, а кабы знали, так еще в младенчестве утопили бы в поилке для коров. Пастор сказал, что это, наверное, правда, раз отец готов собственной рукой, а матери надо покаяться, может, какой грех в роду, так покаяться за всех. Но они не уйдут, ни один из них, пока не увидят собственными глазами доказательство оправдания, и пусть сейчас все пойдут в лес, незачем осквернять дом и двор.

Близнецы к тому времени давно оделись, только коротенькие полушубки оставили, ведь в комнатах было тепло. Но теперь им велели идти, и пришлось опять влезать в тяжелую овчину, они еще ничего все равно не понимали, а спрашивать опасались. Впрочем, пастору Юргену видней, может, их тоже ведут каяться в лес, где они напроказничали. Детям так и не удалось выяснить толком, что же они такого натворили, ведь ни брат, ни сестра не хотели Хассо плохого, даже пугать его не собирались.

Они вместе с толпой домашних и хуторян пришли в лес, все, кроме матери, та осталась рыдать в доме, закутав голову в платок, как будто о покойниках. А в лесу, не очень далеко, почти у кромки, детей поставили рядышком подле костлявого, заснеженного дерева, и все прочие отошли. Тогда отец взял одно ружье, а самый старший брат – другое. И кто-то сказал, что простые пули, наверное, не годятся, а кто-то ответил, что ничего, пастор их благословил именем Иисуса и этого достаточно. И лишь в тот миг они поняли. Наконец поняли. Не все и не совсем. Но одно достаточно хорошо – в них будут стрелять, чтобы убить навсегда. И брат засмеялся – над отцом, над братьями, над пастором Юргеном, взял за руку сестренку и тихо сказал: «Ну их всех к черту, они будут теперь жить сами, и пусть она не боится». А после грохнули два выстрела одновременно, и противно запахло порохом. Конечно, при обороте пули тут же выпали на снег. Да разве так надо! Разве этим их возьмешь, вот глупцы. Жалко было лишь одежку, хорошие полушубки и сапожки почти новенькие, но делать нечего. Пока перезаряжали, пока ругались на чем стоит белый свет, их уходящий в чащу след только и виден был при свете тусклых масляных фонарей.

Всю зиму они прожили вдвоем. Прямо в лесу, среди зверья. Поначалу было немного противно употреблять в пищу жаркие от свежей крови, мягкие заячьи тушки, но голод заставил их побороть гадливость, а потом они привыкли и даже научились ловко потрошить клыками. Еда была нужна им, без еды получалось мало сил, а необходимо ведь бегать и ловить, заяц сам в зубы не пойдет. Да еще капканы в лесу, но они-то знали, что это такое, видели у отца не раз, а вот старый их знакомец, куцехвостый волчишка, все-таки попался, искровенил всю лапу, визжал и скулил от горя. Они его услышали и потому пришли. Спасать. Чуть не околели, ведь чтобы разжать палкой стальные челюсти, им пришлось обернуться назад, а голыми на свирепом морозе не больно простоишь. Да еще привязали кое-как обломок ветки к задней лапе – бедняге ее переломило, как сухую веточку, – чтобы срослась правильно и чтобы по весне волчишка смог бегать как следует. Но куцехвостый не отстал от них, поджав под себя раненую конечность, увязался следом, хотя и косился боязливым глазом. Его тоже можно было понять, на трех лапах шибко по следу не пойдешь. Пришлось делиться с ним зайцами, пока кость не срослась. Тогда куцехвостый от них ушел, явно с облегчением, все же напоследок ткнулся мордой в каждого из близнецов. На прощание. А в лесу уже наступала весна.

Когда сошел весь снег и на опушки стало светить прохладное, но уже спасительное солнце, они снова на время обратились к человеческому состоянию. Нужно было поговорить. Почти всю зиму молчали, ведь чтобы перекинуться парой слов, пришлось бы околевать на морозе по колено в снегу, а коленки-то голые. Тогда они и придумали себе нынешние имена, взяли ниоткуда, может, где-то слышали похожие и по ассоциации со смутным воспоминанием назвали друг дружку. Игер и Тили. Братик и сестра. Про дом они и думать забыли, какой это теперь им был дом! Дети леса, настоящие сироты, только не беспомощные, отнюдь. Уже ясно им было, они – не как все. Точнее, вообще как никто. Но и с волками жить им не хотелось, хотя куцехвостый был ничего себе товарищ. Хотелось к людям, и спать в нормальной кроватке, а не зарываясь в снег или нору, хотелось молока и хлеба и чтобы в кухонном очаге огонь, чтобы носить брюки и башмаки, чтобы читать книжки. Много ли узнаешь в лесу? К ним взывала та часть разума, которую принято именовать человеческой, в отличие от звериных хитростей и знания, и эта – та часть, ненасытная и уже разбуженная учением, приказывала им вернуться назад, к людям. И тогда брат принял решение. Хватит с них хуторов и колонистов, хватит вил, ружей, капканов, ножей. Дикие, отсталые люди, зато он слышал от одного человека, что с той, другой стороны совсем иная идет жизнь. Там переделывают старого человека в нового, правда, он не знает как, но, может, они тоже сгодятся и их странный дар, нужно лишь перейти границу, им это просто, а там поглядеть. Говорят, с той стороны все одинаково бедные, и что у кого есть – все общее, вдруг брату с сестрой дадут новую одежу, пусть старую, но зато не бегать голыми. И там тоже есть школы и вроде учат всех бесплатно. Однако про их собственную науку пока молчок, пока не разберутся, что к чему, пока не убедятся, что можно верить. В общем, надо им на ту сторону.