Укусы рассвета - читать онлайн книгу. Автор: Тонино Бенаквиста cтр.№ 50

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Укусы рассвета | Автор книги - Тонино Бенаквиста

Cтраница 50
читать онлайн книги бесплатно

Против всяких ожиданий, Этьен сдержал свое обещание: он ответил postmortem на все мои вопросы. Целых два года, в течение наших с ним ночных похождений, я мучился, перебирая мотивы, которые могли заставить пятидесятилетнего мужика впасть в отрочество. Но, порывшись в его чемодане с памятными вещами, спрятанном в убогой квартирке, я понял причину: Этьен никогда не был респектабельным господином, каким я его воображал. Чемодан вмещал всю его жизнь, воплощенную в разрозненных документах, беспорядочно сваленных в кучу с полным пренебрежением к хронологии.

Фотография, сделанная в «Гольф-Друо»: взбитый, напомаженный кок — первая «взрослая» прическа, сделанная в шестнадцать лет. Другой снимок — в нелепом облегающем костюмчике, на мотоцикле, с кудлатой девицей за спиной. Старая папка с уголовным делом, по которому ему впаяли два года условно. В платяном шкафу — полная коллекция «клевых» молодежных тряпок, все, на что западали модники былых времен, — косуха «Perfecto», бутсы на платформе, брюки-клеш, даже майки с молнией, какие носили панки. Письмо старшего брата, с упреками в том, что после одного сорвавшегося «дельца» его слишком часто видят в компании легавых. На следующей фотографии у него длинные волосы, борода и индийский шарф на шее. Толстая конторская книга, где в безупречном порядке записаны все денежные расчеты за последние двадцать лет. Каждый месяц — страница, на которой значатся имена всех полицейских инспекторов, с которыми он контактировал, места и часы встреч с ними, полученные от них суммы. Последнее письмо старшего брата, от 1977 года: он больше не желает общаться с Этьеном, раз тот «ссучился». Снимок, на котором мы фигурируем втроем — он, я и Бертран — на ужине во время какого-то празднества в Булонском лесу.

Этьен навсегда застрял в шестнадцатилетнем возрасте. Он никогда не был ни рантье, ни путешественником, ни авантюристом, ни сыщиком, ни убийцей, ни гангстером. Простой осведомитель. Осведомитель-профессионал. Единственной его работой было сидение в барах и клубах, с тем чтобы информировать легавых обо всем там происходящем, в частности о наркотиках. Он осваивал это ремесло долгие годы, вероятно, поневоле. Для этого достаточно было нескольких срывов в молодости, неистового желания принять участие в празднике жизни, смеси гордыни и редкостной лени. С тех пор он существовал на скромные полицейские подачки благодаря своему знанию ночи и психов-полуночников всех видов.

Этьен подхватил болезнь гораздо раньше всех нас.

— А эта курица с шафраном вполне ничего.

— Никакая это не курица. И никакой не шафран.

Я отдаю соседу свой фруктовый салат и закуриваю «Lucky Strike», купленные в duty-free. Убогий вид салона развлекает меня. Я подумал, что странная оранжево-розовая обивка вокруг иллюминаторов похожа на бумажные обои, и машинально ковырнул ее ногтем. Это и оказались бумажные обои.

Теперь я понимал, откуда у Этьена блокнот с сотнями адресов, талант давать взятки и лихорадочный интерес к поискам вампира в Париже. Это напомнило мне отрывок из мемуаров Бомона, где он описывает свое желание вновь окунуться в бизнес спустя долгие годы, несмотря на гору трупов, оставшихся на этом пути, несмотря на тот факт, что все давно изменилось. И я подумал: интересно, как я поведу себя, если через двадцать лет случайно окажусь у дверей, за которыми проходит какая-нибудь презентация или прием? Удастся ли мне подавить в себе застарелый рефлекс халявщика или я не смогу ему противиться?


Я, всегда так нетерпеливо ожидавший прихода ночи, впервые не угадал ее наступления. Наш дряхлый самолет вдруг врезался в темноту, и мне даже понравилось это странное ощущение физического проникновения в ночь, между двумя снами, подкрепленное уверенностью, что через минуту снова выглянет солнце.

— Это промежуточная посадка в Дубае, но посмотреть вы ничего не успеете.

— Мы выйдем?

— Ненадолго. Оставьте здесь вашу куртку, хватит и майки.

Не успел я спуститься по трапу, как на меня навалилась адская, совершенно неописуемая жара; сперва я решил, что ее гонит в нашу сторону работающий двигатель. Следом за другими пассажирами я кинулся к автобусу с кондиционером, по стеклам которого стекали капли конденсата. Пекло и холод, каких я больше никогда не встречу. В транзитном зале температура была более сносной; я уселся рядом с витриной местных промыслов, пытаясь представить себе несчастных туземцев, обреченных всю жизнь переносить такой климат. Мне пришли на память совсем еще недавние образы: поздние прохладные вечера, когда мы укрывались в клубе и инстинктивно тянули руки к танцполу, чтобы согреть их, а миг спустя рюмка ледяной водки, которой освежают взмокший лоб, пальто — вечно подмышкой, чтобы не платить в гардеробе, потом закрытие, улица, дождь, метро, битком набитое с самого утра, и последняя сигарета перед сауной на площади Италии или же три подушки с диван-кровати, на которые укладывает нас гостеприимный приятель, прося только не злоупотреблять радиатором. До чего же странно вспоминать все это, когда задыхаешься от жары посреди пустыни.


Через два часа я возвращаюсь на свое место и пристегиваю ремень.

— Где будет следующая посадка?

— В Дакке. Там уже рассветет.

— Ну, значит, хоть полюбуемся пейзажем.

— И не надейтесь! Я много раз пытался, но так его и не нашел.


Расследования не было. По крайней мере официального. Не было ни убитых, ни дела, ни процесса, никаких отголосков. Абсолютно ничего. Всего лишь несколько тысяч вопросов, на которые я охотно отвечал. Сперва их задавали легавые, они назавтра же явились ко мне в больницу. По-моему, они так ничего и не уразумели в моих показаниях. Когда через пару недель я вышел на волю, меня взяли в оборот другие люди, куда более серьезные, совсем иной закваски, чем скромные участковые инспектора. Эти были из Интерпола и устроили мне что-то вроде допроса нон-стоп, который длился многие дни. Я уж было испугался, что меня снова ждет ужас заключения и все такое. Они проверяли меня на детекторе лжи, требовали говорить начистоту, а мне и не хотелось ничего скрывать — ну, почти ничего, — и я подробнейшим образом разыграл перед ними эти пять дней, временами впадая в пафос, как скверные актеры; я не забыл ни одной, даже самой незначительной детали, описав им и бордовые кроссовки, и дольку чеснока от Диора, и именинный торт Фреда, так что под конец они вежливо попросили меня избавить их от рассказов о качестве птифуров и точном количестве осушенных мною рюмок мескаля. Затем они сравнили мои показания с тем, что сказал Жан-Марк, в ожидании того, что скажет Джордан.

Ибо живой мертвец выжил. Понадобилось много дней, чтобы вывести его из комы, и еще больше месяцев, чтобы он соблаговолил раскрыть рот и заговорить. Мне не разрешили навестить его. Да у меня и самого не хватило бы на это храбрости. Может быть, через много лет, если наши пути вновь сойдутся, я перескажу ему, как смогу, мемуары его отца.

Но гвоздем программы на всех этих допросах был мой рассказ о самом себе, когда я излагал, кто я, чем и как существую. Мне пришлось объяснять свой паразитический образ жизни, свои средства к существованию. Они тщетно старались определить мой статус, приписать меня к какой-либо известной им категории, и я охрип, доказывая им, что я не бандит, не сутенер, не дилер, не бродяга, а просто жалкий халявщик, живущий одним днем, да и то ночью. Слушая меня, эти парни только недоуменно переглядывались.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию