Мэйфейрские ведьмы - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 67

Джулиен относился ко всему спокойно. Считал судью Макинтайра забавным. Стоило судье что-нибудь изречь, он всегда смеялся. Судья, к примеру, заводил долгую речь об Ирландии, о политической ситуации в стране, а Джулиен, выслушав его до конца, весело замечал, сверкнув глазами: «А мне все равно, пусть хоть все поубивают друг друга». Судья Макинтайр начинал беситься. Мэри-Бет каждый раз смеялась, качала головой и пинала Джулиена под столом. В последние годы судья Макинтайр совсем спился. Как он дожил до таких лет, не понимаю. Умер лишь в 1925 году, спустя три месяца после смерти Мэри-Бет. Говорили, что от воспаления легких. Черта с два это было воспаление легких! Его нашли в канаве, знаете ли. А это был сочельник, и стоял такой холод, что трубы замерзали. Воспаление легких, как же. Я слышал, что, когда Мэри-Бет умирала, она сильно мучилась и ей давали чуть ли не смертельные дозы морфия. Она лежала в полубреду, а он заходил в спальню пьяный и будил ее, приговаривая: «Мэри-Бет, ты мне нужна». Пьяный дурачок. А она отвечала ему: «Иди сюда, Дэниел, ложись рядом». А ведь она так страдала от боли. Мне об этом рассказала Стелла… в последний раз, когда я ее видел. То есть когда она была живой. После этого я еще раз побывал в доме – на похоронах Стеллы. Она лежала в гробу. То, как Лониган закрыл рану, иначе как чудом не назовешь. Она лежала такая красивая, а вокруг толпились родственники. Но тот разговор состоялся у нас в последний раз, когда я видел ее живой, как я уже говорил… Вы бы послушали, что она рассказывала о Карлотте, как та холодно обходилась с Мэри-Бет в последние месяцы жизни, – у вас бы волосы дыбом стали.

Представьте себе дочь, которая холодна с умирающей матерью. Но Мэри-Бет не обращала на это внимания. Она, как рассказывала Стелла, просто лежала в полузабытьи, страдая от боли и не зная, где находится, иногда вслух разговаривала с Джулиеном, словно тот был в комнате. Разумеется, Стелла не отходила от нее день и ночь, можете не сомневаться, Мэри-Бет очень любила Стеллу.

Да что там, однажды Мэри-Бет сама сказала мне, что могла бы запихнуть всех своих детей в мешок и швырнуть в Миссисипи, так она их любила. Только Стелла для нее что-то значила. Разумеется, она шутила. Она никогда не обходилась плохо со своими ребятишками. Я помню, как она часами читала вслух маленькому Лайонелу, а позже помогала ему делать уроки. Она наняла ему лучших учителей, когда он не захотел ходить в школу. Никто из ребятишек не делал больших успехов в школе, за исключением, разумеется, Карлотты. Стеллу исключили из трех разных школ, кажется. Только Карлотта хорошо училась, и это ей в жизни очень помогло.

Но о чем это я? Ах да. Иногда мне казалось, что в доме для меня нет места. В общем, я ушел. Отправился во Французский квартал. Это был расцвет Сторивилла, знаете ли, когда проституция была легальной. Джулиен когда-то самолично возил меня в «Зал из красного дерева» в заведении Лулу Уайт и в другие модные места, и он не возражал, если я посещал их один.

Ну так вот, в тот вечер я туда и отправился. И Джулиен не был против. Он уютно устроился в спальне на третьем этаже, обложившись книгами, с чашкой горячего шоколада и патефоном. Кроме того, он знал, что я ходил туда только смотреть. И вот прогуливаюсь я мимо всех этих лачуг – их когда-то называли притонами, знаете ли, – гляжу на девушек в дверях, которые знаками приглашают меня зайти, и, разумеется, не имею ни малейшего намерения это делать.

И тут мой взгляд падает на красивого юношу, я имею в виду, по-настоящему красивого. Он стоял в конце какой-то аллеи, сложив руки на груди и прислонившись к стене дома, и просто смотрел на меня. «Бон суар, Ричард», – произнес он, и я тут же узнал голос, французский акцент. Так говорил Джулиен. И я увидел, что этот человек и есть Джулиен! Только выглядел он лет на двадцать, никак не больше! Уверяю вас, я впервые в жизни так перепугался. Чуть не закричал. Это было хуже, чем увидеть привидение. А этот парень взял и пропал, просто исчез.

Я никак не мог найти экипаж и отправился пешком на Первую улицу. Дверь мне открыл Джулиен. Он был в халате, курил свою противную трубку и улыбался. «Я же говорил, что продемонстрирую тебе, как выглядел в двадцать лет!» – сказал он, рассмеявшись, и еще долго не мог успокоиться.

Я последовал за ним в большую гостиную. В то время это был прелестный зал, не то что теперь. Жаль, вы не видели. Обставлен абсолютно чудесной французской мебелью, в основном эпохи Людовика XV. Джулиен сам ее покупал в Европе, когда ездил туда с Мэри-Бет. Все такое легкое, элегантное – просто чудо. А что касается обстановки в стиле ар деко [12] – это Стелла постаралась. Она считала шиком понаставить везде пальмы в горшках! Из всей обстановки единственной приличной вещью был австрийский рояль. Дом смотрелся совершенно дико, когда я был там в последний раз на похоронах. Вы ведь знаете, конечно, что прощание со Стеллой было устроено в доме. Для нее даже не стали снимать ритуальный зал. Гроб с телом выставили в той самой комнате, где ее застрелили, вы знаете об этом? Я все оглядывался по сторонам, пытаясь представить, где именно произошло несчастье. И знаете ли, остальные проделывали то же самое. К тому времени Лайонел уже сидел под замком, разумеется. Мне все никак не верилось. В детстве Лайонел был такой милый мальчик, такой хорошенький. Они со Стеллой везде ходили вместе. Так о чем это я?

О да, о том невероятном вечере. Я увидел в городе молодого Джулиена, юношу-красавца, который обратился ко мне на французском. Вскоре я вернулся домой и уже шествовал за стариком Джулиеном в гостиную, где он опустился на диван, вытянул ноги и сказал: «Ах, Ричард, я мог бы так много тебе рассказать, так много показать. Но я теперь стар. И какой в том смысл? Одним из чудесных утешений в старости служит то, что не нужно больше стараться быть понятым всеми. Артерии неизбежно теряют эластичность, и это приводит к своего рода смирению».

Разумеется, я был все еще расстроен. «Джулиен, я требую, чтобы ты объяснил, как ты это проделал», – сказал я. Но он не стал отвечать. Словно меня вообще там не было. Он просто уставился в огонь. Зимой в той комнате всегда горели оба камина. Там устроено два камина, знаете ли, один чуть больше другого. Чуть позже Джулиен очнулся от своих грез и напомнил мне, что пишет историю своей жизни. Возможно, я обо всем прочту после его смерти. Впрочем, он не был уверен.

«Я жил в свое удовольствие, – сказал он. – Наверное, нехорошо радоваться жизни так, как радовался я. В мире еще так много несчастий, а я всегда отлично проводил время! Как-то несправедливо, правда? Мне следовало больше делать для других, гораздо больше. Мне следовало быть более изобретательным! Но обо всем этом ты сможешь прочитать позже в моей книге».