Черное солнце - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Арбенина cтр.№ 61

Звонок из Амстердама раздался через час.

— Аня!

— Да, Карл, миленький, я тебя слушаю!

— Аня, он говорит, что это было вечером…

— Вечером?

— Да, вечером, часов в девять.

— Точно?

— С чего бы ему врать? А к посетителям кафе-шопов наш саксофонист не относится.

— Понятно. — В кафе-шопах Амстердама, как известно, подают не кофе, а марихуану.

— Хорошо, Карл, милый, большое тебе спасибо!

— Приезжай в гости!

— Ох! Во всяком случае, спасибо за приглашение!

* * *

Аня бегом, распугивая гусей, вернулась в дом Фокиной.

— Аля! Если можно… Я бы хотела взглянуть на ваши билеты.

— Вы мне не верите?

Фокина чуть брезгливо по отношению к ее недоверию — ну да ладно, сыщики все стерпят! — протянула билеты.

Аня с замиранием сердца взглянула на проставленные в них даты и время вылета…

Рейс обратный из Амстердама… В шесть вечера!

То есть когда некто, чрезвычайно похожий обличьем на Женщину в белом (и тоже в белом — куртка с капюшоном!), с кем Крам разговаривала по-русски, находился в садике на барже, Фокина уже сидела в самолете.

И не верить этому было нельзя. Доказательство тому — не слова, а документ. Билет! Использованный! И он подтверждал, что именно Аля в такое-то время, в таком-то часу уже находилась в воздухе, а отнюдь не в садике на барже!

Спасибо Карлу!

* * *

Итак, повторим пройденное, потому как известно, повторенье…

«Женщина в белом», Аля Фокина, анализирует, что случилось с нею, и в поисках истины, поскольку уже обречена, объезжает всех, кто кажется ей причастным к событиям в Октябрьском-27. В том числе Крам.

Еще раньше из ее письма Марион Крам узнает о том, что случилось. Вирус проснулся. Люди из Октябрьского-27 умирают от непонятной болезни.

Сама Марион в свое время избежала заражения вирусом, поскольку работала всего-навсего продавщицей в магазине, а не в лаборатории. Но она была любовницей Тегишева, тогда еще молодого, делающего карьеру военного… И, возможно, он был откровенен с нею в те времена. Возможно, поделился с нею своими огорчениями после того, как на объекте случилось ЧП.

И она больше других понимала, что же теперь происходит.

Итак, оказалось, что «женщина в белом» Аля Фокина всего лишь виделась с Марион Крам.

Но некто, говорящий по-русски и тоже в белой куртке с капюшоном, побывал у Марион Крам позже.

И все-таки убил ее. Кто это был — мужчина, женщина?..

«Вот чего не имеет право делать бывший возлюбленный — неверный возлюбленный! — так это появляться, пусть и много лет спустя, с такой сияющей, довольной улыбкой…» — Маша Крамарова, она же Марион Крам, хмуро рассматривала фотографию в газете.

То есть нет, конечно. Она нисколько не мстительна. Конечно, пусть неверный возлюбленный живет себе и дальше. Но выглядеть он обязан при этом значительно скромнее! Глаза должны быть опущены долу; грустное, желательно даже несчастное лицо. То есть чтобы было ясно: он прожил жизнь без нее, без Маши, и эта жизнь не удалась!

Бросил — да. И пусть! Предал, уехал, оставил. Со всем этим можно со временем свыкнуться и даже простить. Но узнать, что он нисколько об этом не пожалел ? И без нее неплохо прожил жизнь ? Ив общем-то, получается, оказался прав, что бросил, предал и уехал?

Узнать обо всем этом было, разумеется, выше всяких сил даже самой ангельски терпеливой и доброй женщине. А Маша Крамарова никогда к таким себя не относила.

Она не видела его много лет. Иногда ей казалось, что даже и не вспоминала.

Разумеется, это было не так.

Ибо все это время, все эти годы она тайно надеялась, что он пожалел о том, что сделал.

Она, Маша Крамарова, теперь Марион Крам — полноправная жительница Европы с обеспеченным будущим! А он? Кто он?! Затерянный где-то на просторах несчастной России, голодной и разворованной.

Ну, стоит ли говорить о том, что они поменялись местами? Иона в итоге одержала верх?

Иногда Маша даже это представляла: вот она едет в Россию раздавать гуманитарную помощь…

И вдруг в очереди протянувших за сгущенкой рук узнает его!

И!..

"Вот вам, Игорь Тегишев, тушенка, вот вам сгущенка! На черный день… Он ведь наступил, не правда ли? А не хотите ли взглянуть, как я живу в Амстердаме? Какой изысканный дом.., и как сама я замечательно сохранилась?..

Знаете, внешность женщины после сорока целиком зависит от степени ее обеспеченности. Тут у вас, в России, все тяготы жизни отпечатываются на лицах… И выражение его, и страдальческие глаза у женщины бывают такими, когда молодость проходит, будто она тащит невидимый миру тяжелый мешок или у нее все время что-то болит.

Не то что у нас, в Европе! До конца жизни порхаем с ясными моложавыми личиками…"

Такими вот тайными сладкими грезами Марион утешала себя на склоне лет.

Дело в том, что у Маши Крамаровой было не самое счастливое детство, а честно говоря, попросту несчастное.

И это постоянное ощущение собственной несчастности, как будто в глазах все время стоят слезы, и достаточно любого пустяка, чтобы они пролились, оставалось у нее потом довольно долго уже и в сознательной жизни.

Маша выросла в интернате.

И часто, уже будучи взрослой, будто и не было никакой дистанции в десятки лет, она ясно, до мелочей вспоминала себя в детстве, вспоминала день, когда ее ребенком привезли в интернат.

И тот ужас, когда у нее забрали домашнюю одежду и выдали такой же, как у всех, зеленый лыжный костюм.

Потом ужас постепенно проходил, ребенок привыкал, веселел, а повзрослев, начинал даже ценить какие-то положительные стороны интернатской цивилизации.

Скажем, привычку к чистоте. «Уборка — это когда вычищаются все углы и уголочки до единого!» — говорила Машина воспитательница. И золотое это правило осталось с Машей на всю жизнь.

За это она благодарна, конечно, интернату, а не семье. Не говоря уже о том, что дома, например, у нее не было отдельной постели — все дети спали вместе.

К тому же Маше повезло: интернат, в который она попала, был особым местом. Сюда даже присылали иногда детей из других подобных заведений, как бы на «лечение», потому что с ними чего только не делали в других похожих учреждениях и ничего поделать не могли. И эти дети удивлялись: интернат — и никому не делают темную, не бьют, и по ночам парни не забираются в девичьи спальни! Этих детей присылали не на перевоспитание, потому что их уж и воспитывали и перевоспитывали, а именно на «лечение»: интернат и поселок, в котором он находился, считались местом особым, светлым. Светлым в смысле приветливости и доброжелательности и отсутствия обычной человеческой агрессивности. Здесь почему-то, в отличие от других мест, не происходило никаких криминальных ужасов, может, потому, что здесь все люди издавна друг друга знали, все здоровались, а вокруг было очень красиво.