Начало Петровской эпохи - читать онлайн книгу. Автор: Вольдемар Балязин cтр.№ 15

Из-за того, что правительство Софьи и православная церковь, традиционно пользовавшаяся поддержкой самодержавного российского правительства, продолжали преследовать раскольников, не подчинявшихся официальным духовным властям, в Москве сначала в раскольничьих кругах, а затем и по всему городу распространялись слухи, всячески порочившие обитательниц кремлевского терема. И как втихомолку говорили староверы: «Царевна Софья была блудница и жила блудно с боярами, да и другая царевна, сестра ее. И бояре ходили к ним, и робят те царевны носили и душили, и иных на дому кормили».

После подписания «вечного мира» с Речью Посполитой российские государи стали официально именоваться в международных документах и челобитных: «Всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы». С этого же момента и имя Софьи писали в царском титуле на всех документах.

Подписание «вечного мира» сильно укрепило авторитет Голицына. Иностранцы, посещавшие Посольский приказ, писали, что российское дипломатическое ведомство занимает четыре огромных каменных здания с множеством просторных и высоких зал, убранных на европейский манер.

Сам канцлер, коего его сторонники называли «оком всей великой России», поражал их необычной роскошью своей одежды, сплошь усыпанной алмазами, сапфирами, рубинами и жемчугом. Говорили, что у Голицына не менее ста шуб и кафтанов, на которых каждая пуговица стоит от 300 до 700 рублей, а если бы канцлер продал один свой кафтан, то на эти деньги мог бы одеть и вооружить целый полк.

Конечно же, вся эта роскошь появилась во многом благодаря благосклонному вниманию к своему любимцу Софьи Алексеевны.

Упоминавшийся французский эмиссар в Москве, де Невилль, писал о князе Голицыне: «Разговаривая со мною по-латыни о делах европейских и о революции в Англии, министр потчевал меня всякими сортами крепких напитков и вин, в то же время говоря мне с величайшей ласковостью, что я могу и не пить их. Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он любит беседовать с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьет водки, а находит удовольствие только в беседе. Не уважая знатных людей по причине их невежества, он чтит только достоинства и осыпает милостями тех, кого считает заслуживающими их».

Первый Крымский поход

Повернув острие русского меча на юг – против татар в Крыму и турок, Голицын вскоре вынужден был взяться и за его рукоять. В начале 1687 года Боярская дума «приговорила: быть князю Василию большим воеводой и Крым зносити», а летом Голицын встал во главе огромной армии и двинулся на юг. На Крым пошло 112 тысяч конницы и пехоты при 350 орудиях.

Перед тем как полки Голицына двинулись в Крымский поход, архимандрит Новоспасского монастыря, поэт и композитор Игнатий Римский-Корсаков выступил перед ними с пламенной проповедью, заявив, что их небесными заступниками в этом походе будут небесные патроны Ивана, Петра и Софьи – Иоанн Предтеча, апостол Петр и святая София, «еже есть Премудрость Слова Божия». А немного позже, когда почти все придворные – а ученые-монахи были, конечно же, истыми царедворцами – отвернулись от Софьи, перебежав под победоносный стяг Петра Алексеевича, этот же Игнатий Римский-Корсаков, единственный из всех, сохранил верность поверженной правительнице. Однако об этом чуть позже.

Засуха, жара, отравленные татарами и турками колодцы на пути огромной армии, а также начавшаяся конская бескормица не позволили Голицыну дойти до Крыма, и он предпочел возвратиться с половины пути.

Второй Крымский поход

Первый Крымский поход окончился так плачевно и из-за поджога степи, в котором повинны были гетман Самойлович и его клевреты.

Самойловича сместили не без труда, не без подкупа и крови, а на его место избрали Степана Мазепу.

Сделав серьезные выводы из постигнувшей его неудачи, Голицын сразу же по возвращении в Москву стал готовиться ко второму походу на Крым, который был объявлен 18 сентября 1688 года, но начался 17 марта следующего года, ибо подготовка к нему была основательной и серьезной. В походе участвовало 80 тысяч солдат и рейтар и 32 тысячи стрельцов – уже и по этим цифрам, по соотношению сил тех и других, хорошо видно, как далеко зашла военная реформа Голицына.

В середине мая 1689 года начались бои с татарами, но решительного сражения не произошло, и армия Голицына, дойдя до Перекопа и постояв перед его укреплениями несколько дней, двинулась обратно.

В Москве же с нетерпением ждали известий из армии. И они регулярно поступали в Кремль, но в переметных сумах гонцов были не только официальные реляции с поля сражения, но и письма совсем иного рода.

В одном из них Софья писала своему любимцу: «Свет мой, братец Васенька, здравствуй, батюшка мой, на многие лета… А мне, свет мой, веры не имеется, что ты к нам возвратишься. Тогда веру заимею, как увижу в объятиях своих тебя, света моего. Всегда того прошу, чтобы света моего в радости видеть. По сем здравствуй, свет мой о Христе, на веки несчетные».

А вот и другое письмо: «Свет мой, батюшка, здравствуй на многие лета!… Радость моя, свет очей моих, мне веры не имеется, сердце мое, что тебя, свет мой, видеть. Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила пред собою. Письма твои вручены Богу, к нам все дошли в целости из-под Перекопу, из Каирки и с Московки. Я брела пеша из Воздвиженского, только подхожу к монастырю Сергия Чудотворца, к самым Святым воротам, а от вас отписки о боях: я не помню, как взошла, читала идучи; не ведаю, чем его, света, благодарить за такую милость его и матерь его, пресвятую Богородицу, и преподобного Сергия Чудотворца Милостивого… Бог, свет мой, ведает, как желаю тебя, душа моя, видеть…»

Федор Шакловитый

Прочитав письма Софьи Алексеевны к ее «братцу», «свету» и «душе» Васеньке, можно было бы по-хорошему позавидовать великой любви, коя поселилась меж царевной и ее полководцем. Ан не тут-то было. Ибо на самом деле далеко не столь безоблачной была эта любовь, и уже упоминавшийся нами князь Куракин писал в своей «Гистории»:

«Надобно ж и о том упомянуть, что в отбытие князя Василия Голицына с полками на Крым Федор Щагловитой (Шакловитый) весьма в амуре при царевне Софии профитовал и уже в тех плезирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали все, что ежели бы правление царевны Софии еще продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от нее падение или бы содержан был для фигура за первого правителя, но в самой силе и делах был бы упомянутый Щагловитой».

Вспомните, ведь нам совсем недавно встречалось это имя: Шакловитого упомянул тот же Куракин и когда речь шла о казни Хованских и о смене руководства в Стрелецком приказе. Именно тогда начальником Стрелецкого приказа стал Федор Леонтьевич Шакловитый, и с тех пор его все чаще и чаще стали упоминать при разговорах о важнейших государственных делах и о семейных коллизиях в царском доме. Это было тем более дивно, что сравнительно недавно никто не сказал бы об этом человеке ничего определенного.