Тибо, или Потерянный Крест - читать онлайн книгу. Автор: Жюльетта Бенцони cтр.№ 65

— Все очень просто: ты меня привяжешь. Я велел изготовить для меня седло, более высокое, чем обычно, и снабженное крепкими кожаными ремнями, чтобы они прочно меня удерживали.

— Но как вы будете сражаться?

— На левой руке пальцев у меня не осталось, но щит я еще держать могу. А правая, благодарение Господу, еще может управляться с мечом.

— Ваше Величество, это безумие!

— Ты так думаешь? Ты помог мне вернуть силы, и я обязан отдать эти силы служению Богу и королевству, и моим солдатам тоже. Пока дышу, я постараюсь сам вести войска. Может быть, Господь дарует мне счастье умереть в седле, пронзенным стрелой или копьем. Это, видишь ли, единственное, о чем я теперь мечтаю, потому что мне страшно думать о том, как я буду догнивать в своей постели.

Однако на этот раз Бодуэн с врагом не встретился. Саладин отказался от боя и повернул к Дамаску, намереваясь воспользоваться перемещениями армии франков для того, чтобы напасть на Галилею. Он перешел Иордан, захватил Бейсан и начал осаду укрепленного замка Бельвуар, преграждавшего дорогу к Назарету. Но Бодуэн уже развернулся и двинулся к нему.

Именно у стен Бельвуара король-рыцарь под восторженные крики солдат появился перед войсками. На нем снова была кольчуга, на голове — шлем, защищенный от палящих лучей солнца белой куфией, позаимствованной у мусульманских воинов. И снова произошло чудо: Саладин, побежденный неистовством этих людей, воспламенившихся от храбрости Бодуэна и убежденных в том, что их ведет вперед сам святой Георгий в облике этого героического прокаженного, понапрасну потерял день и снова перешел Иордан — только в обратном направлении.

Однако не все еще было сказано, и султан уже решился на дерзкий ход: он вознамерился овладеть Бейрутом и таким образом отрезать Иерусалим от графства Триполи. И пока египетский флот приближался со всей скоростью, на какую были способны его галеры, он прошел через Ливан.

Бодуэн, что-то заподозривший, не спешил возвращаться в Иерусалим, он ждал в своем просторном красно-золотом шатре, ярким роскошным цветком распустившимся посреди его лагеря...

Только полностью удостоверившись в том, какую цель преследовал его враг, он тронулся с места и со своей конницей во весь опор поскакал к Бейруту, приказав всем христианским судам двигаться к оказавшемуся под угрозой городу. Натиск его был так стремителен, что Саладин снова отступил, но, отступая, он разорял на своем пути все. Бодуэн же победителем вошел в Бейрут, жители которого, надо сказать, стойко защищали город. Он даже нашел в себе силы преследовать Саладина, который снова обрушился на Алеппо и Мосул, последние из сирийских городов, упорствовавшие в своем желании хранить верность потомкам Нуреддина. Прежние договоры между ними и королевством франков так и не были отменены, Бодуэн твердо решил и на этот раз выполнить свои обязательства и снова заставил султана отдать добычу. После этого Саладин затворился в Дамаске, и прокаженный король, чувствуя себя почти счастливым, — ведь Господь и на этот раз благословил его оружие, — прибыл в Тир, чтобы отпраздновать Рождество у своего бывшего наставника, который каждый год в эту пору на время оставлял свою должность канцлера и оставался лишь архиепископом древнего финикийского города. Но вместо того, чтобы провести праздник, как он надеялся, в окружении своих храбрых рыцарей, закалить душу и обрести силы для того, чтобы довести до конца свою битву, он получил настолько жестокий и настолько неожиданный удар, что едва снова не свалился в лихорадке.

Войдя за крепостные стены большого порта пурпура и кедра, уединенно расположенного на полуострове, и приняв приветствия толпы, — как ему показалось, менее пылкие, чем обычно, — он направился к собору, и котором его отец некогда обвенчался с Марией Комнин, ожидая, что на пороге и во главе духовенства его с сияющей улыбкой на лице и распростертыми объятиями встретит дорогой Гийом; однако он увидел перед собой лишь горстку священников с растерянными лицами и бегающими глазами, неловко жмущихся в своих золотых и серебряных облачениях. Они все же пригласили его войти в церковь и прослушать мессу, но король отказался.

— А где монсеньор Гийом? Где ваш архиепископ? — спросил король таким суровым голосом, что они растерялись еще сильнее. — Уж не болен ли он?

Вперед выступил архидиакон.— Нет, он не болен, но... ему помешали обстоятельства. Он со вчерашнего дня не покидает архиепископского дворца. Во всяком случае, пока...

— Стало быть, он должен его покинуть?

— Придется, благородный король, придется ему это сделать...

— Но почему, скажите на милость? Совершенно стушевавшийся архидиакон был не в

состоянии вымолвить ни слова и только молча смотрел на призрака в короне, которого переносили с места на место на чем-то вроде стула с высокой спинкой, укрепленного на носилках. В конце концов, собравшись с силами, он пролепетал:

— Вчера вечером... пришла булла об отлучении от церкви. С тех пор... мы больше не видели...

Он не смог больше и слова сказать, но это уже не имело значения, поскольку его голос затерялся в негодующем ропоте окружавших короля рыцарей. Тот велел им замолчать и переспросил:

— Булла об отлучении от церкви? Но новый Папа еще не избран, а если избран, ему, должно быть, есть чем заняться, помимо того, чтобы вершить подобную несправедливость! Не говоря уж о том, что он не успел бы сюда добраться.

— От имени Папы это сделал Его Святейшество патриарх!

— Гераклий? Но по какому праву? И кем он себя вообразил? Эй, вы там, несите меня во дворец! Хочу поговорить с Его Высокопреосвященством Гийомом, — добавил Бодуэн, делая акцент на титуле...

Дворец выглядел пустым, холодным, угрюмым, покинутым всеми — как и подобает жилищу, подвергнутому анафеме. Гийома в конце концов отыскали в часовне. Облаченный в свою монашескую рясу, он лежал ничком на полу, раскинув руки, перед алтарем с пустой дарохранительницей, с погашенными и опрокинутыми свечами, настолько придавленный тяжестью ужасного обвинения, что казалось, будто он сросся с черными мраморными плитами. В своем чудовищном одиночестве он и на живого человека не походил.

— Господь Всемогущий! — еле сдерживая рыдания, вскричал Бодуэн. — Вы все оставайтесь снаружи! Я один! Я один! Помоги мне, Тибо! Дай руку! Где мой костыль...

Щитоносец снял его со стула. Мышцы Бодуэна настолько истаяли, что он мог бы и в одиночку его донести, но король схватил костыль здоровой рукой, заковылял к безжизненному телу и рухнул рядом с ним, — а Тибо в это время уже поднимал Гийома: тот просто уснул, раздавленный горем и усталостью после того, как провел ночь распростертым перед Богом, с которым его разлучили. Еще мгновение — и оба уже плакали, слившись в объятиях так крепко, что было очевидно, какие нерушимые узы связывали их эти долгие годы.

— Простите, простите меня, — молил Бодуэн, — простите, дорогой мой учитель, мой старый друг, я своей преступной слабостью позволил этому чудовищу, этому недостойному священнику, этому блудодею добиться власти, которая дала ему возможность вас сокрушить!