Дина. Дар змеи - читать онлайн книгу. Автор: Лене Каабербол cтр.№ 11

— Нет!

Голос ее был тверд, как камень. Непонятно каким образом, но слышалось, что ее «нет» вовсе не означало: «Нет, мне не угадать», а совсем другое: «Нет, я знаю, чего ты хочешь, но этому не бывать!»

— Мелуссина!..

— Нет!

Так же твердо, холодно и отвергающе, как в первый раз.

— Убирайся! Оставь меня и моих детей в покое!

— Ты не можешь требовать этого!

— Могу!.. Я не желаю иметь ничего общего с тобой и с твоими…

Она по-прежнему держала руки у меня на плечах, и я почувствовала, что они дрожат. Почему она так боится его? Или гневается, или то и другое. Невозможно сказать.

— Я в своем праве!

— Сгинь! — произнесла моя мать голосом Пробуждающей Совесть, и чужаку ничего больше не оставалось, как повиноваться.

Он склонил голову.

— Как хочешь! — вымолвил он, плотнее закутываясь в свой плащ.

Он повернулся и зашагал прочь, а вскоре туманы целиком поглотили чужака. Но голос его, звонкий и отчетливый, настиг нас, хоть мы не могли видеть его больше. Голос его звучал так, словно он остался рядом с нами.

— Ты не можешь отказать мне в моем праве навечно, — произнес он. — Несмотря на все, я девочке — отец!..

Ощущение такое, будто ноги не достают больше до земли. «Я девочке — отец!» Девочке! Это — я?

— В дом! — выговорила мама. Голос ее был столь же серым и тяжелым, как туман. — Идите в дом! Все! Сейчас же!

На кухонном столе по-прежнему стояли тарелки и кружки в ожидании едоков. Это было невероятно. Будто я лишь на миг закрыла глаза, а теперь, когда открыла их вновь, все оставалось с виду прежним, однако же полностью переменилось. Мама захлопнула все ставни и заперла их, выпустила Страшилу во двор сторожить и закрыла входную дверь на задвижку.

А потом сделала то, что часто делали другие женщины как в Низовье, так и в Высокогорье, но никогда — моя матушка. Взяв чашу, она смахнула в нее немного золы из очага. Затем, плюнув на палец, окунула его в золу и начертала черный крест над дверью и над всеми окнами. Молва гласила, будто это удерживает злые силы снаружи!

Обычно ничего подобного мама не делала. Может, она полагала, что для Пробуждающей Совесть эти премудрости ни к чему? Но зачем это понадобилось теперь?

— Матушка!..

— Не сейчас, Дина! — резко сказала она. — Раздуй огонь в очаге! Роза, зажги лампу!

Зажечь лампу среди бела дня! Неужто мы должны жечь дорогое масло, когда все еще брезжит дневной свет? Все перевернулось вверх дном. Все! «Я девочке — отец!»…

Я застыла посреди всего этого, чувствуя лишь, как что-то небывалое колет и щекочет меня от головы до пят, как бывает, когда отлежишь руку.

— Матушка, он…

— Не будем говорить об этом, Дина. Пока не рассеется туман. А сейчас сядем и посидим, а потом Давин расскажет какую-нибудь историю.

Она посмотрела на нас — всех вместе — так, что невозможно было ей перечить. Мы уселись вокруг стола, но я едва ощущала вкус того, что совала в рот, а напротив на сундуке с откидной крышкой сидела Мелли и чуть не плакала, заметив: творится неладное. Лайка, свернувшись клубочком, лежала в ногах у Розы примерно так же, как она делает всегда перед грозой. И вначале никто не произнес ни слова.

— Давин, может, ты расскажешь какую-нибудь историю, пока мы едим? — спросила в конце концов мама.

Давин испытующе посмотрел на нее, словно желая убедиться, не захворала ли она.

— Ну и что же ты хочешь услышать? — спросил он.

— Не знаю, — ответила мама. — Что-нибудь доброе и веселое.

Давин-то и был лучшим рассказчиком в нашей семье наверняка потому, что ему всегда доставалось рассказывать на ночь какую-нибудь историю мне и Мелли, когда мама отсутствовала или у нее не было времени. Однако же я видела, что как раз нынче ему трудно было собраться с мыслями. Но под конец он повел речь о черной вороне, которой захотелось быть белой.

— Жила-была некогда ворона, — начал Давин голосом чуть более глубоким и медленным, нежели обычно. — Она видела, как знатные дамы пудрятся, и вот она надумала: хочу тоже попробовать.

Мелли выглядела уже не так испуганно. Она откусила от своего ломтя хлеба и жевала, слушая Давина.

— Поначалу ворона решила вываляться в пыли, — продолжал Давин, — да пыль не держалась на ее блестящих черных перьях. Полетела она тогда к грязной яме, где жила свинья, да и намазалась глиной, но крылья ее так отяжелели, что летать она не могла и чуть не рухнула в яму, когда свинья на другой бок перевалилась. Ну и смеялись же над ней другие вороны (да и Мелли захохотала тоже), однако же ворона твердо решила быть такой же белой, как знатные дамы. В конце концов она отыскала дорогу к мельнице, влетела туда в окошко и выкупалась в самом большом, какой только нашла, мешке с мукой. А когда летела с мельницы, была она такой же белоперой, как те беловолосые знатные дамы.

— Гляньте-ка на меня! — сказала она другим воронам. — Какое чудо! Какой дивный цвет! Гляньте-ка! Это вам не ваша грубая неухоженная чернота! А…

И вот, задрав вверх клюв, налетела прямо на стену мельницы. Бах и плюх!

Свалилась тут ворона прямо в мельничий пруд. Она отчаянно плескалась и едва спаслась как раз в ту самую минуту, когда старая щука уже подплыла к ней и разинула пасть. А как выбралась ворона на берег, была она такой же чернущей, как всегда, и такой же с тех пор и осталась, — закончил историю Давин.

Я почувствовала себя спокойнее. Я словно сама к себе вернулась. Голова была по-прежнему битком набита вопросами, но щекочущее ощущение во всем теле исчезло.

— Еще одну, — потребовала Мелли. — Давин, расскажи еще одну историю. Ну, о трех белочках!

Давин вопросительно глянул на мать. Она кивнула. И тогда Давин стал рассказывать о трех белочках.

Все было почти так, как в те грозовые ночи, когда мы все, встав с постели и окружив Давина у очага, пили чай с хлебом, пели и рассказывали разные истории, пока гроза не проходила. Но нынче все происходило среди бела дня, а не ночью. И никакой грозы, никакой непогоды не было, а всего-навсего только туман!

И внезапно раздался резкий отрывистый лай. То подавал голос Страшила.

Давин прервал свою историю.

— Рассказывай дальше! — велела мама.

— Но Страшила… Надо же поглядеть!

— Нет! Рассказывай дальше!

Давин открыл было рот, чтобы возразить. Но йогом снова закрыл его. Матушка так крепко стиснула свою кружку с чаем, что косточки на руке совсем побелели. А у Мелли снова задрожала нижняя губка. Лайка вырвалась из объятий Розы и подбежала к двери. Там она и осталась, скаля зубы и тихо и зловеще ворча.