56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - читать онлайн книгу. Автор: Равиль Бикбаев cтр.№ 42

Батюшки! Так у них даже тембр голоса и интонации одинаковые. Хохот стоит оглушающий. Жук не выдержал и пошел из хохочущего окружения на прорыв, двинул мне кулаком в солнечное сплетение, я загнулся, он, безудержно матерясь, шагнул в образовавшийся промежуток и вышел из круга.

Царандой пошли в кишлак, мы расположились по постам и только было собрались продолжить развлечение, подкалывая Жука его родственными связями с афганским народом, как он, опережая все возможные подначки, коротко и крайне злобно заявил:

– Вот кто хоть слово скажет, на месте убью.

Убить бы, конечно, не убил, но отмудохал бы – это точно. А нам на операциях вот только драк и не хватало. Короче, все заткнулись.

Через два часа царандой возвращаются с прочесывания. Никаких «духов» они не нашли, но нам это и неинтересно было. Ну их на хер, этих «духов». Не до них. Мы высматриваем копию Жука. Вот он идет, «родной», весь затаренный барахлом. Царандой похлеще нашего брата в селениях мародерничали.

Афганский Жук идет к советскому Жуку и смущенно улыбается. Афганцы со своей стороны на «братскую» встречу любуются, мы со своей. Только переглядываемся между собой да улыбаемся. Жук-царандой передает Жуку-десантнику какой-то небольшой предметик. Наш Жук, посмотрев на него и чуть помедлив, достает из внутреннего кармана х/б значок и отдает его афганскому Жуку.

Царандой к нам подходят – и пошло братание. Мне улыбающийся белозубый молодой афганец передает небольшой транзисторный приемник и дружески хлопает по плечу, а мне отдариться-то не чем, не пулемет же свой отдавать, свинчиваю с петлиц формы знаки различия десантников, «парашют и два отходящих от него самолета», отдаю. Держи на память! И в свою очередь хлопаю царандоя. Второй подходит, сует мне в руки связанную за ноги трепещущую курицу, я достаю из РД пакет с сухарями и его угощаю. Смотрю, а наши-то с царандоями чуть ли не обнимаются, они нам отрывками из ломано-матерного русского языка что-то объяснить хотят, мы, смешивая знакомые слова на пушту и дари, им отвечаем. А еще нам царандои полно жратвы натащили: и фрукты, и лепешки свежие, и сыр, и кур связанных. Все на плащ-накидках навалено. Ох, и пожрем же мы сегодня, ребята!

Не уважали мы их армию, они нас недолюбливали, а тут… не интернационализм, просто обычная человеческая приязнь между людьми возникла, бывает же такое. Бывает, только уж так редко, что надолго запоминается.

Царандой уходит, мы тоже собираемся. У наших ни у кого на форме не осталось ни звездочек, ни знаков отличия, даже лычки, у кого были, и те спороли и отдали. Десант, а после братания с афганцами на босяков-дезертиров стали похожи.

Пока шли к месту общего сбора роты, я, все еще посмеиваясь, полюбопытствовал:

– Жук! А чего тебе братка подарил?

– Да какой он мне братка?! – раздраженно-повышенным тоном прикрикнул Жук, а потом все же достал из кармана х/б и показал подарок. Золотым солнечным сиянием сверкнул небольшой тоненький полумесяц на тонкой мелкозернистой цепочке.

– А ты ему?

– Знак «Гвардия», – нехотя признался Жук и вздохнул: – Я его на дембель берег, да вот отдать пришлось.

– Мы что одни все тащить должны?! – разом возмутились Баллон и Филон, шедшие за нами и несшие тяжелую, набитую продуктами плащ-накидку.

Говорят, есть такое поверье, что встреча двойника – это к смерти. Ну не знаю, как в теории, а на практике Жук на дембель ушел живой и здоровый. Его афганский двойник, «братка»? Не знаю, больше не встречал.

Советской гвардии афганский царандой, если ты жив, то теперь уже почтенный аксакал, уже внуки у тебя бегают. Может, ты им с улыбкой рассказываешь про своего русского двойника и объясняешь, что была и промеж нас обычная человеческая приязнь. Надеюсь, ты сохранил знак «Гвардия». Насколько я Жука знаю, он твой подарок точно сохранил. Насколько я его знаю, уж он-то точно рассказал детям о своем афганском «братке» и о том, что вспыхивала золотом между нами и афганцами обыкновенная человеческая симпатия. Вот только редко это было.

А ведь чаще совсем иначе все происходило. Мы пришли в Афган из двадцатого века, а они в пятнадцатом жили. Тут разница была не в летоисчислении, а в мироощущении. Они для нас чужими были. А мы? Мы-то кем для них были? Инородным телом, вот кем. А если инородное тело попадает в живой организм, тот бороться с ним начинает, а дальше или болеет и умирает, или выздоравливает и выталкивает. Вот с нами боролись и вытолкнули. А ведь мы сильнее были, во всем их превосходили. В боевой технике подавляющее превосходство, в воинской выучке наши солдаты намного лучше «духов» были, не было ни одного крупного боя, которой бы мы проиграли. Да, у нас были потери, но у них они были еще больше. Так почему? Почему же мы ушли? Ушли, не потерпев военного поражения и проиграв эту войну. У нас истощились нравственные силы, у нас не хватило воли продолжать эту войну и, на мой взгляд, самое главное – нам, простым солдатам, не нужна была победа в этой войне. Не стоял перед нами вопрос: «Или мы – или они. Третьего не дано». Да, мы очень неплохо воевали, но как-то без души, без того нравственного подъема, который всегда приводил к победам русскую армию. На своей земле душа Афганистана оказалась сильнее, а «духи» были его воинами, и это не тавтология, просто так вышло.

Мне не так-то уж и часто с афганцами приходилось общаться. Ну кого я знал по большому счету? Пару торгашей на Кундузском аэродроме, тех, кому мы продавали трофеи. Хитрые, нравственно скользкие и весьма неприятные люди. Ведь знали, знали они, суки такие, откуда мы барахло брали. И ничего, все брали, по дешевке покупали вещи, поощрительно улыбались, когда мы к ним заходили. Афганская армия и царандой? За всех говорить не буду, но те, кого я встречал лично, были… Ну не хотели они воевать, вот и все, нам за них отдуваться приходилось. Бывало, что и били мы их за это. Мирное население? Ну как я их мог увидать в их обычной жизни? Да никак. Во время операций мы заходили с обыском в их дома. С оружием вламывались в их жизнь, искали винтовки и автоматы, пулеметы и взрывчатку, боеприпасы, а находили… ну, в общем, с таких операций мы всегда затаренные барахлом возвращались. А они стояли и смотрели на нас, растерянные, испуганные, робко-приниженные и… постоянно шло пополнение отрядов моджахедов.

Душманы? Видал я их, и не раз. И в бою встречался, и на пленных любовался. Ну бой – это дело понятное, в тебя стреляют, и ты стреляешь, вот и все дела. А вот пленные… До дрожи, до судорог они нас боялись. Ну и не церемонились с ними. Ожесточается человек на войне, вот и… ну тем, кому очень сильно повезло, тех местным властям передавали. В оправдание одно скажу: резать наших пленных «духи» первые стали. Первые месяцы в Афгане наши вообще пленных отпускали, в самом худшем случае дадут пару пинков под зад – и катись, такой-сякой, к себе домой. А потом, когда наших убитых товарищей в цинковых гробах домой провожали, потом, когда видели, как разделывают наших ребятишек, угодивших к «духам» в плен, то… Эх, под такую мать, вот и понеслась война по кочкам. И еще скажу: удовольствия от этого никто не получал, садистов среди нас не было. Как поступал лично я?