Хоп-хоп, улитка - читать онлайн книгу. Автор: Марта Кетро cтр.№ 37

И я жду у дверей мальчика в голубой рубашке (он, подлец, всегда подчеркивал цвет глаз) и не то чтобы надеюсь встретить мужчину своей мечты, но чем черт не шутит.

Голубую рубашку я увидела. Под нею угадывалось жирное тело, и не пингвина, к сожалению. Лицом он («не Виталик! Господи, ну пусть не Виталик, а?») напоминал теперь Вячеслава Невинного.

— Витаааалик, — кладу руку на его брюхо, — я была в тебя влюблена.

— Прости, не догадывался. Будем наверстывать?

— Нет!!!

— Вот и я так думаю.

Теперь, когда пишу, пришло в голову, что и я не слишком похорошела за эти годы, но не настолько же. Надеюсь.

К сожалению, то, что произошло с ним, не было несчастным случаем — ВСЕ мальчики отвратительно растолстели.

При этом ни одна девочка не позволила себе прибавить больше пяти килограммов и вообще постареть. Разве что мимические морщины чуть углубились.

И почему-то я почувствовала легкую боль. Когда поняла, что ни одна из нас с тех пор не сменила прическу.

Шла по школьному коридору и чувствовала, как пошлая и подлая машина времени самовольно переносит меня — не в золотое и невозвратное — в одинокое и несчастливое детство. Уверенная и красивая женщина отшелушивалась и осыпалась, и к семнадцатому кабинету подошла, ссутулившись и держась поближе к стене, нервная девочка с неопределенным лицом.

Потом мы поехали в кафе. Подросшие одноклассники обменивались апдейтными анкетными данными, моя краснорожая голубая мечта нежно склонялась над сельдью с черносливом и грецким орехом, и попса времен школьных дискотек вместо запланированного умиления вызывала глухое раздражение.

Все повторилось: по отдельности мы прекрасно прикидывались успешными людьми, но стоило снова собрать нашу детскую стаю, как аутсайдеры покорно вернулись на свои места. Какая разница, что у Бублика теперь фирма, если его макали головой в унитаз, и все это помнят — и он, и мы. Это было почти невыносимо.

Я, видите ли, успела привыкнуть, что, когда говорю, меня слушают — внимательно, иногда даже с удовольствием или с опаской и всегда — с интересом. А тут вдруг утратила голос — и звук его, и самое право. Тихонько мямлила, это я-то — мямлила («Я! ВЕЛЮРОВ!»). Теряла слова. И, совершенно объективно, была неинтересна. Мое присутствие опять почти ничего не значило, кроме галочки в списке класса. Меха превратились в облезлую искусственную шубку, чудесная сумочка сброшена на пол, и я на мгновение испугалась, что они начнут пинать ее, как когда-то портфель, или перекидывать над моей головой (это называлось «играть в собачку»), и мелочь посыплется из карманов, и зеркальце разобьется.

— Эй, ты чего грустишь? И допей, наконец, меня уже бесит твоя полная рюмка.

(— Да ты обалдела, подруга?? — молчу я в ответ.)

Но оказалось, кое-чему я все-таки научилась. По крайней мере, уходить. Не терять время, пытаясь стать своей в компании чужаков. Не боясь упустить гипотетический шанс, что вдруг сейчас произойдет чудо и на меня прольются лучи его внимания, тем более что никакого «его» на обозримом расстоянии не существует. Не объяснять. Не оправдываться. Не прощаться.

Бежала по темной ледяной улице, с каждым шагом возвращая себе себя — красоту, уверенность, платье, золотую карету. Потому что волшебные туфельки все-таки остались на моих ногах.

Но утром напористый голос в телефоне поинтересовался, куда это я сбежала, и, не слушая объяснений, назначил время совместного отъезда в Москву. Все, что я смогла, это сесть в автобус на час раньше и потом беспомощно солгать о каких-то обстоятельствах.

* * *

Мама сказала, что, когда монах умирает, его келью разряжают. Я мгновенно представила, как тело остывает в углу, а трое монахов деловито ставят лестницу и снимают с потолка и со стен звездочку, фонарики, дождь. А то, что они вынимают патроны и обезвреживают мины, — нет, в голову не пришло, я очень мирный человек. Тем более у мамы на столе лежит Псалтирь, где в качестве закладки обертка от шоколадки «Аленка».

На окошке у нее стоит небольшой вертепчик. Кто это сделал, спрашиваю. «Дети», — отвечает она с какой-то ленинской интонацией. Стриженные под горшок дети в косоворотках подарили маме инсталляцию: в коробке овечка из пакли, на стенки наклеен бородатый старик, фея с крылышками, принц в берете и фрагмент фантика от конфетки «Красная шапочка», крестик нарисован. Мама приколола туда же брошку из «янтаря», которая восхищала меня в детстве: внутри прозрачного цветка застыли кусочки бабушкиного яблочного варенья (не из райских яблочек, которые целиком, а из порезанных). Рядом поставила оленя с кожаными рогами, которого прозорливый муж однажды привез мне из командировки.

Я называю это «наивным искусством».

В детстве я не владела маминым умением играть. У меня были скучные, угрюмые куклы. Вот у сестры — другое дело, она могла их мыть, переодевать, причесывать, красить им крошечные ногти и укладывать спать в небольшой чемоданчик, обитый изнутри красным плюшем. Но со мной они общаться отказывались, и поэтому когда я до них добиралась, то не знала, что делать, разве только отрывала им руки, ноги и головы, складывая отдельными кучками. Иногда меняла конечности местами — и то, подглядев идею в образцовской «Божественной комедии». Поэтому сестра говорила, что у меня борьба с вещами. Я разбирала часы, утюги, пылесос и телевизор. В четырнадцать лет решила посмотреть, как устроен радиоприемник. Я его вскрыла, потом не помню, а потом оказалось, что все шурупчики раскручены, а разноцветные проводки любовно сплетены в тугие косички.

Это даже наивным искусством не назовешь. Но это мой способ играть.

Не могу спокойно пользоваться вещью, пока не пойму, что у нее внутри.

* * *

Она прошептала «я скоро умру» и отвернулась к окну. Собственно, моя материнская плата уже пару недель намекала, что плохо себя чувствует, а я говорила — не обращай внимания, это все новая видюха, если совсем прижмет, переставлю. И вот сегодня она не смогла открыть глаза. Я поставила старую видеокарту, но ничего не произошло. В лучшем случае накрылся АГП, в самом вероятном — вся плата. Точнее, накрывается, потому что через полчаса я все-таки подняла ей веки. Но осталось не больше недели, мы обе это чувствуем. Комп придется менять.

Предпочитаю покупать слегка подержанные компьютеры, чтобы кто-нибудь другой погонял машину годик, пока все притрется и уколбасится. Обычно практика себя оправдывала, но в этот раз я немного промахнулась.

— Он совсем новый, — говорил хозяин, — я его зимой собрал и почти не использовал. Сейчас развожусь с женой, нужны деньги, продаю за полцены.

Тут надо было уходить. Во-первых, почти неюзаный, со всеми недостатками необъезженного, а во-вторых, взрослая девочка могла бы построить логическую цепочку — разводится, значит, не стоит, а когда не стоит у хозяина, то и комп наверняка виснет. Но на диване валялся здоровенный белый кошак, и мужчина, жестко двигая нижней челюстью, сказал: «Кота жене не отдам!» — и я прониклась.