Дверь ВНИТУДА - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Фирсанова cтр.№ 82

— Спать хочешь? Я тоже собиралась ложиться. Занимай любой насест, какой по душе придется, и отдыхай. Завтра с утра попробуем открыть тебе дверь, — предложила я, разумно полагая: если пернатой гостье очень срочно надо покинуть квартиру, то она найдет способ показать свое желание, да вот хоть клювом в кладовку долбить начнет. Надеюсь, в кладовку, а не мне по темечку. Я не горела желанием испытать на себе все прелести положения давешнего сухарика.

Но, похоже, поняли мы друг друга верно. Птичка, какой бы умничкой ни была, выносливостью Терминатора не обладала и рваться вперед и с песней на подвиги сию же секунду не стремилась. Она курлыкнула что-то вроде «ко-х-х-чч» и перелетела на спинку дивана. Там потопталась, жамкая коготками обивку, и, намертво сомкнув их для надежности крепления на складке покрывала, сунула голову под крыло.

— Спокойной ночи, — пожелала я птице и отправилась на «свой насест», то есть в кровать.

Уже закрыв глаза, почему-то подумала, что ЛСД так и не зашел. А с другой стороны, почему он должен был заходить? Конечно, он куратор, но не сторож и не… ну, словом, он не обязан каждую минуту, которую у него не поглощают обязанности куратора других привратников, проводить в моем обществе. Даже если в нашем взаимодействии наметился существенный прогресс: не сыплем язвительными комментариями и не огрызаемся на каждую фразу друг друга — это ничего, ровным счетом ничего не значит. И вообще, мне спать пора. Завтра снова на работу, а о симпатичных носатых брюнетах подумать можно и потом.

Я укрылась легким одеялом и все-таки ухитрилась заснуть. Снились мне вовсе не брюнеты, блондины, шатены или рыжие, а почему-то огонь. Яркий, то охристо-желтый, то розовый, то золотой. Он пылал всюду, и я, будто весила легче перышка, кружилась внутри огненного кокона из языков пламени, искр и потоков, ничуть не обжигающих, ласкающих кожу таким родным, упоительным теплом, что в него хотелось завернуться, раствориться, самой стать язычком пламени. А еще там, во сне, звучала изумительная, гениальная музыка. Никогда не ценила особенно классику, но эти звуки… Они были совсем другими, это было так, словно бы пел сам огонь, и музыка была его жизнью, такой же частью и сутью, как горение.

Мне часто снятся фантастически сны. Ну а как же иначе? Если читать столько сказок, волей-неволей крыша едет в заданном направлении. Однако еще никогда я не представляла себя частью стихии, и ощущения не были так ярки. Звуковые, тактильные, даже запах… странный и приятный тонкий аромат специй.

Из удивительных переживаний волшебного сновидения выхватило рывком. Я даже не сразу сообразила, что рывок случился наяву. Меня собственнически сграбастали в объятия и прижали лицом к груди. Я распахнула глаза, проверяя соответствие физических ощущений реальности бытия. Ну конечно, в кровати опять находился Ледников, безмятежно спящий и крепко обнимающий меня. Черные с густыми радужными прядями волосы разметались по подушке волной, хищный профиль и четкий контур скулы был смягчен нежным золотым светом, заливавшим кровать.

Эй, секундочку, я так растерялась, что и не подумала высвободиться из объятий куратора. Сейчас было главным не это, а то, откуда взялся свет сзади и, ага, еще музыка. Я проснулась, а она не смолкла. И буйные соседи тут были совершенно ни при чем. Не нашлось бы в нашем доме, да и, думаю, на всей улице того, кто мог бы слушать такую музыку глухой ночью. Да, кстати, запах, запах тоже не исчез. Сейчас, в бодрствующем состоянии, я вспомнила, где уже обоняла аналогичный аромат.

Взгляд метнулся назад и вверх. На спинке кровати, аккурат над нашими головами, сидела птица в золотом оперении, казавшемся язычками живого пламени, и вдохновенно пела.

«Еще одна?» — мелькнула неуверенная мысль и тут же сменилась неизвестно откуда взявшейся уверенностью: не еще одна, а та же самая, теперь выглядевшая совершенно иначе. Только глаза… глаза птицы остались почти прежними.

«Птица-оборотень, днем серая, ночью золотая», — как-то отстраненно подумала я, снова покачиваясь на волнах чудесной песни, которую невозможно было не слышать, которой невозможно было не наслаждаться. Она мешала вымысел с явью, заставляя забывать обо всем наносном, фальшивом и ложном, она, словно дождь, пролившийся в пустыне, питала и ласкала душу.

Голос птицы все креп, и, закончив песню торжествующим крещендо, золотое создание распахнуло крылья. Взметнувшись вверх пламенем, опала на постель сияющими искрами, которые почему-то ничего не подожгли.

Рядом со мной послышался сдавленный хрип. Повернув голову, я увидела: ЛСД не спит, в затухающем свете от аннигилировавшей птички были четко видны совершенно безумные глаза куратора. Он выглядел так, будто увидел бога и смерть одновременно. Шокированным, напуганным, безнадежно запутавшимся, потрясенным и очень-очень несчастным.

Последняя искра погасла в полумраке. Ночью в городе, в отличие от дачи или деревни, никогда не бывает темени. Слишком много фонарей, машин, мающихся бессонницей людей, жгущих свет в квартирах. Когда остался только свет за окном, я спросила, стараясь, чтобы голос звучал невозмутимо:

— Ты чего такой шокированный? Из-за птички или оттого, что опять проснулся не там, где засыпал?

— От всего, — глухо уронил Сергей Денисович, очень осторожно, словно я была изготовлена из суперхрупкого фарфора, разомкнул объятия и сел на кровати, закрыв руками лицо. — Этого не должно было случиться. Я очень виноват перед тобой, Гелена.

— Интересно, куда исчезла птичка и зачем она устроила концерт? Благодарила за кашу? — начала я с самого интересного вопроса. Аспект длины и глубины кайстовой вины меня как-то не особенно трогал.

— Кашу? Какую кашу? — почему-то удивился куратор, словно птичка должна была есть исключительно ананасы в шампанском. Так удивился, что даже страдать временно перестал.

— Гречневую. Ей очень гречка понравилась и, кажется, ванильные сухари, — ответила я и объяснила: — Не могла же я очередную гостью голодной держать. Птица вечером по-другому выглядела, серая с рябинами, только глаза такие же оставались. Кстати сказать, не знаешь, какой она породы, почему пела и куда исчезла?

— Эти птицы волшебные, почти равные богам создания. Они редко поют, — судорожно вздохнул ЛСД, — их песня — пламя светлогорящее, сжигающее плоть, воскрешающее душу. Спев, она освободила свой дух для полета в иное пространство, где снова возродится. Думаю, ее песня была… — Куратор запнулся, но все-таки закончил: — Своего рода благословением.

— А как их зовут, этих птиц? Они в твоем мире водятся?

— Залетают. А слова, воплощающего имя, в вашем языке нет, — немногословно не столько прояснил, сколько больше запутал Саргейден, явно не горящий желанием просвещать меня в области иномирной орнитологии.

— О, гм, ладно. А в чем ты виноват? — все-таки уточнила я, припоминая недавние страдания на неизвестную тему. Лучше уж сразу ситуацию прояснить, пока кто-нибудь где-нибудь еще больше не запутался и не застрадался.

— Этого недостаточно? — не оборачиваясь, повел куратор плечом в сторону кровати.