Горячий снег - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Бондарев cтр.№ 31

– Ша, славяне! - прикрикнул Уханов. - Не трогать мне Чибисова! А ты лучше про лошадей, Рубин, соображай, это для тебя поинтересней! Перекура не было! Долби, иначе он нас тут, как клопов, передавит! Или повторить?

Все вновь заработали на огневой - заскрежетали лопатами, с тупой однообразностью забили кирками в звеневший грунт. Кузнецов поднял с земли свою кирку, но тут же выпустил ее и вышел на бруствер, глядя на свет зарева левее редких и темных домов пустой станицы, вмерзшей в синеватость ночи.

– Подойди, Уханов, - сказал Кузнецов. - Слышишь что-нибудь?

– А что, лейтенант?

– Послушай…

Тишина странная, почти мертвенная, широкими волнами распространялась от зарева - ни гула, ни единого орудийного раската не доносилось оттуда. В этом непонятном наступившем безмолвии громче и четче стали выделяться звуки лопат, кирок, отдаленные голоса пехотинцев, окапывающихся в степи, и подвывание артиллерийских машин на высотах сзади - на том берегу, где занимала оборону дивизия.

– Кажется, затихло, - проговорил Кузнецов. - Или остановили, или немцы прорвали…

– А справа? - спросил Уханов. - Тоже что-то… Далеко по горизонту, правее зарева, прямо над крышами южнобережной части станицы, прорезалось второе сегментное свечение в небе и беззвучно вспыхивали круглыми зарницами, снизу упираясь в низкие облака, скользящие красноватые светы. Но и там стояло тяжелое безмолвие.

– Похоже на ракеты, - сказал Кузнецов.

– Похоже, - согласился Уханов. - Вроде прорвали. Правее. Прямо перед нами. Вовсю жмут к Сталинграду, лейтенант. Вот что ясно. Хотят своих из колечка вырвать. И снова крылышки расправить.

– Пожалуй.

Кто-то сказал за спиной с веселым удивлением:

– Братцы, а чего так тихо стало? Отошел, никак, немец? Небо осветил, а тихо! Стало, передумал прорываться? Понимаешь, нет?

– Ну, прямо, "отошел"…

– Криво! Может, пораскидали генералы у Гитлера мозгами, решили: отменить пока!

– Вот он те даст "пораскидали мозгами", пуговиц не соберешь! - заключил въедливо-злой голос. - На ширинке ни одной не останется!

– Р-работай, кореши, долби, зубами вгрызайся!.. Дав-вай!..

Кузнецов и Уханов помолчали, слыша на берегу переговоры людей, участившееся дыхание: острия кирок с наковальным звоном тюкали в железную землю, на которую наступала эта пугающе огромная тишина, раздвинувшаяся по всему небу на юге. Уханов спросил не без раздумчивого угадывания:

– Далеко они? Как, лейтенант? Час? Два? А?

– А кто это знает! - ответил Кузнецов и опустил корябнувший мокрую шею воротник шинели: озноб не проходил, морозящей ледяной паутиной облепливал спину, во рту по-прежнему было сухо и горячо. - Окапываться нужно как бешеным. Все равно! Час или два - все равно!

Снова помолчали. А безмолвие горизонта охватывало, заполняло степь, зловеще ползло и ползло на батарею от двух зарев, зажженных в черноте ночи. И постепенно начали сникать, обрываться, притухать голоса солдат на огневых; тишина эта стала угнетать всех…

– Одно бы еще… - Уханов поглядел на Кузнецова, запахнул ватник. - Одно бы еще сделал. Из нашего старшины и повара душу бы с дерьмом вытряс своими руками. Где жратва? Попробуй кто-нибудь из расчета на сутки отстать - отдали бы под суд как дезертира! А поварам и старшинам ни хрена! - И Уханов, переваливаясь косолапо, сошел на орудийную площадку, где с хрипом, с выдохами вгрызались кирками в грунт солдаты, выбрасывали отколотые земляные комья на бруствер.

– Работа солдата - как колесо, братцы, без начала, без конца! - послышался снизу голос Уханова. - Крути колесо, славяне, в рай попадем!

– Где Чибисов? Пришел с водой Чибисов? - спросил Кузнецов, томимый непроходящей сухостью во рту, думая с отвращением, что придется глотать этот неприятно пресный, леденящий горло снег.

– А может, пленный-то в тыл рванул? - язвительно загудел из ровика ездовой Рубин. - Чешет назад, и котелки в кюветы побросал. А чё ему? Ты чё задышал. Сергуненков? Может, обратно слезу пустишь?

– Глупый ты человек, напраслину мелешь! - вскрикнул в сердцах ездовой Сергуненков, видно не забывший и не простивший той злобы, с какой Рубин вызвался пристрелить упавшую на марше уносную.

– Рубин, - строго проговорил Кузнецов, - прежде чем сказать, подумайте. Много чепухи говорите!

– Ох, Рубин, надоел ты! - с недобрым обещанием произнес Уханов. - Предупреждаю: очень надоел!

Кузнецов стянул рукавицу, подхватил влажной рукой пригоршню острого, как битое стекло, снега и с заломившими зубами, давясь, начал глотать его, утоляя жажду.

– Ну! - сказал он. - Еще на штык… И спрыгнул с бруствера на орудийную площадку, взял кирку, изо всей силы вонзил острие в почву Этот удар отдался в висках толчком крови. Кузнецов ударил киркой еще раз и еще, расставив ноги, чтобы не пошатываться от усталости. Через пять минут прежняя жажда, обманутая снегом, иссушающе жгла его, и он думал: "Чибисов… Скорей бы Чибисов… Где он там? Воды бы сейчас… Не заболеть бы мне".

Сквозь скрежет лопат он слышал обрывки разговоров о старшине, о кухне, но мысль о еде, об одном запахе пшенной каши была противна ему.

Кухня прибыла в пятом часу ночи, когда вся батарея, вымотавшись вконец на орудийных площадках, уже отрывала землянки в крутом обрыве берега. Кухня остановилась возле огневых второго взвода. Темным пятном проступала она на снегу, пахуче дымила, рдея жарком поддувала. Не слезая с козел, старшина Скорик прокричал наугад: "Кто есть живой?" - но, не получив ответа, соскочил на землю и первым из командиров встретил на огневых лейтенанта Давлатяна. Искоса поглядывая на два мохнатых, разросшихся по горизонту зарева, старшина спросил начальственной скороговоркой:

– Где комбат, товарищ лейтенант?.. Дроздовский нужен. Где он?

– Слушайте, вы… старшина! - заговорил Давлатян, заикаясь в негодовании. - Как вам не стыдно? Вы что, с ума сошли? Где вы были до сих пор? Почему так безобразно запоздали?

– Какой там еще стыд? - огрызнулся Скорик с атакующей надменностью, давно усвоив, что прочность его положения не зависит от командиров взводов, несмотря на их лейтенантские звания. - Чего стыдите-то? Склады у дьявола на рогах, отстали… Пока ездили, пайки, водку получали… Стыдите, ровно один воюете, товарищ лейтенант! Смешно мне это очень слушать. Ровно я пешка какая и фитюлька!

Скорик, бывший командир орудия, единственный в батарее обладатель ценнейшей солдатской медали "За отвагу", полученной в прошлогодних боях под Москвой, и вследствие награды, а также внушительной внешности выдвинутый на формировке в старшины, занял эту должность весьма охотно. Он полагал, что создан для старшинской должности, и в душе считал себя куда выше командиров взводов, в особенности этого щуплого, остроносого Давлатяна, еще не понюхавшего в коротенькой жизни своей пороха лейтенантика, которого чихом перешибить надвое можно. Лейтенантик этот был ничем не интересен, а тоже петушился, будто вся куриная грудь в орденах, будто на возмущение большое право имел… Да и никто в батарее не имел никакого права попрекнуть чем-либо Скорика, ибо он мог невзначай распахнуть шинель, напоминающе открыть взорам медаль, доставая зажигалку из нагрудного кармана гимнастерки. Только к Дроздовскому, командиру батареи, старшина Скорик относился с неким опасливым уважением.