Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 22

– И все-таки мы очень просим тебя воздерживаться от подобных эскапад, – повторил он. – Пока, во всяком случае. Скоро все переменится, сможешь развернуться так, как вздумается.

– Скоро? – скептически хмыкнул я. – Когда рак на горе свистнет и мои ботинки человеческим голосом заговорят?

– Скоро, – загадочно повторил Ойген, а потом неожиданно улыбнулся и лукаво подмигнул. – Я тебе, братец, больше скажу: скоро у нас бабла будет столько, что каждый сможет купить себе по футбольной команде. Или по персональному острову. С феодальным замком посередине.

Но я только плечами пожал. Зачем мне футбольная команда или персональный остров? Меня более чем устраивает то, что у меня и так есть. Вот разве что яхту купил бы… Давно мечтаю. Но яхту, в конце концов, можно и арендовать, никаких проблем. В общем, зачем мне «столько бабла, что»? Если бы я гонялся за денежными мешками, пошел бы в супермодели, греб бы эти самые деньги лопатой.

– Что это у тебя сегодня за пророческие видения? – Мне вообще-то было все равно, но Ойген – мой друг, должен же я спросить о том, что ему явно не безразлично.

– Мы на пороге прорыва, – шепнул он с таинственным видом сквозь непрожеванный хот-дог. – Остались считаные дни.

Дожевав, Ойген с сожалением уставился на пустую тарелку, и я подвинул ему свою: есть не хотелось. Вспомнил о договоренности на выходные – отправиться в горы, чтобы понаблюдать за разрекламированным всеми СМИ явлением кометы оттуда, и спросил:

– Ты насчет субботы не передумал?

Кроме ожиданий прекрасного зрелища мной двигало еще желание познакомить наконец двух своих друзей. Наверняка у Ойгена с Феликсом найдется масса общих тем для разговора – оба ученые, причем в близких областях. Правда, гуманисту Феликсу могут не понравиться рассуждения Ойгена о самоценности научных исследований – дескать, в жертву им вполне можно принести жизнь «никчемного старикашки». Мне они самому не нравятся. Но я почти уверен, что Ойген это не всерьез, а чтобы меня одернуть и отчасти поддразнить.

– Нет-нет, что ты! – Ойген замотал головой. – Как я могу передумать! И, кстати… – Он отхлебнул кофе. – Очень может быть, что, спустившись с гор, мы увидим совсем другой мир. Совсем другой. Куда более для нас комфортный. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Ойген сегодня говорил сплошными загадками. Новый мир? Мне и в нынешнем вроде неплохо. Впрочем, поживем – увидим.

02.09.2042.

Городок Корпорации. Ойген

В детстве (мне было, кажется, лет семь-восемь) у меня был кролик. Точнее, кроликов-то у нас было много, но все как бы «на одно лицо», им даже кличек не давали, но к этому я в самом деле привязался. Онжей, как я его звал, был породы рекс. Не карликовый, каких держат даже в квартирах, а обычный. С плотной, словно плюшевой, шерсткой, весь серебристый, только на ушах, носу и хвостике красовались черные пятнышки.

Под Рождество отец его забил. При мне.

Это было очень волнующе. Почти так же, как первая охота, на которую меня взяли три года спустя. А в то предрождественское утро отец сказал мне… Не припомню точно его слова, но что-то вроде того, что пора взрослеть. Или становиться мужчиной, как-то так. Потом велел принести Онжея и точным ударом деревянного молотка (так забивают кроликов, чтобы не портить шкуру) его убил. Сноровисто освежевал и растянул серебристую шкурку на специальной треугольной рамке. Такие рамки стояли в «меховой» комнате: кроличьи шкурки приносили немалый доход.

Потом я всю неделю заходил в «меховую» и гладил шкурку Онжея.

Жалел ли я его? Нет. Я знал, что он, как и его собратья, закончит дни именно так, о чем тут жалеть?

В этом мире есть нечто, что сильнее всего, сильнее нас всех. Его появление неотвратимо и не зависит от нашего желания или нежелания. Называйте это «нечто» Богом, смертью или судьбой – это не имеет значения, главное – оно существует. И избежать этого не удастся никогда и никому. Так зачем же бояться, тем более мучиться бесплодными угрызениями о том, что невозможно?

Время занесло песком великие города древности. Когда-нибудь и наш город, и все существующие сегодня города мира занесет этот песок времени. И Солнце, став сверхновой, сожжет к чертовой бабушке и Землю, и все, что к тому моменту останется от человечества.

Но даже если не сожжет – ученые так и не пришли к единому мнению о конечной судьбе нашего светила, время неумолимо. Красавица, которую ты сегодня обнимаешь, через десять лет подурнеет, потом постареет, через тридцать-сорок станет старухой, а затем умрет и истлеет под землей вместе с деревянной тарой, в которую ее упакуют. Если, конечно, к моменту ее смерти в моду не войдет другой погребальный обряд. Что, разумеется, не имеет значения. Значение имеет лишь то, что здесь и сейчас, а не когда-нибудь послезавтра.

Максу я про это, разумеется, не говорю: его такие вещи пугают, кажутся, смешно подумать, бесчеловечными. Попрощавшись, я ушел, а он остался сидеть в этом дурацком стеклянном сарае – «Космосе». Тоже мне – кафе.

На мой взгляд – и я, разумеется, прав, – Макс живет слишком уныло. При его-то возможностях! Да, мы запрещаем ему пользоваться своими способностями, но лишь в том смысле, что он не должен привлекать к себе внимание. Но ведь он и не пытается – за исключением своих бессмысленных спасательских подвигов – ими пользоваться. Напротив, он, кажется, их даже стесняется. В нем нет ни капли честолюбия, и это раздражает меня гораздо больше, чем само по себе его физическое превосходство. Будь я на его месте…

К сожалению, мои возможности (а с ними и мои нынешние доходы) не позволяют мне жить так, как мне хочется. Если говорить откровенно, аренда квартиры и машины плюс питание и одежда съедают практически весь мой бюджет. И если бы не Макс, я вообще не мог бы никуда толком выбираться. Он, простите за грубую сермяжную правду, – мой кошелек для вылазок в ночные клубы и тому подобные злачные места, он – возможность подцеплять таких девочек, которые никогда бы и не взглянули в сторону какого-то там никому не известного аспиранта.

Беда лишь в том, что сам Макс к такому времяпрепровождению совершенно равнодушен и на развлекательные мероприятия его приходится тащить буквально силком. Он, кажется, гораздо комфортнее чувствует себя в дебрях его обожаемого Национального парка, в тамошних безлюдных горах, чем в приличном заведении, будь то клуб или еще что-нибудь. И если его друг Феликс, с которым Макс так жаждет познакомить меня в эти «кометные» выходные, называет его Суперменом, то я (про себя, разумеется) зову его исключительно Тарзаном.

Нет-нет, он мой друг, и я люблю его, как же иначе. Но кролика по имени Онжей я тоже любил. Поэтому меня ничуть не смущает, что одновременно Макс – мой кролик. Подопытный кролик. Мой шеф говорит, что Макс и другие «дети» (как он их называет) – наш ключ к великолепному будущему. Шеф – сумасшедший в лучшем смысле этого слова (кажется, Нильс Бор утверждал, что научная идея, чтобы оказаться истиной, должна быть совершенно безумной: «Эта идея недостаточно безумна, чтобы оказаться верной», кажется, так). Так что господин Ройзельман – вовсе не анекдотически рассеянный ученый, который, как в сериалах, не видит реальности, ибо витает исключительно в каких-то там эмпиреях. О нет! Человека с такой практической хваткой, как у моего шефа, еще поискать надо. При этом сверхпрактичность не мешает ему быть в полном смысле гением и страстным, почти одержимым мечтателем. Второго такого, как Лев Ройзельман, нет на всей нашей планете.