Падение. Изгнание и царство - читать онлайн книгу. Автор: Альбер Камю cтр.№ 25

Марсель говорил быстро, низким голосом, который обычно появлялся у него, когда он говорил о делах. Потом он открыл чемодан, показал ткани и платки, отодвинул весы и метр, чтобы разложить свой товар перед стариком. Он нервничал, повышал голос, смеялся невпопад, он выглядел как женщина, которая хочет нравиться, но не уверена в себе. Теперь, раскрыв ладони, он изображал процесс купли-продажи. Старик покачал головой, передал поднос с чаем двум сидевшим сзади арабам и сказал буквально несколько слов, которые, судя по всему, разочаровали Марселя. Он собрал свои отрезы, запихнул их в чемодан, потом вытер лоб, как будто вспотел. Потом подозвал мальчика-носильщика, и они пошли к аркам. В первой лавке, где продавец поначалу тоже изображал полное безразличие, им повезло немного больше.

– Корчат из себя богов, – сказал Марсель, – но все-таки торгуют! Всем жить нелегко.

Жаннин молча шла за ним. Ветер почти стих. Небо местами расчистилось. Из бездонных голубых окошек, открывавшихся в толще облаков, лился холодный, сияющий свет. Теперь они ушли с площади. Они пробирались по узким улочкам, вдоль глинобитных стен, с которых свисали подгнившие декабрьские розы, а порой среди них попадались сухие червивые гранаты. В квартале пахло пылью и кофе, дымом от сгоревшей коры, камнями, овцами. Лавки, примостившиеся в толще стен, стояли далеко друг от друга; Жаннин чувствовала, как ноги наливаются усталостью. Но муж понемногу успокаивался, ему удавалось что-то продать (поездка не будет бесполезной), и он становился более покладистым; он называл Жаннин «малышкой».

– Конечно, – говорила Жаннин, – лучше договариваться с ними напрямую.

Они вернулись в центр города по другой улице. Вечерело, небо уже почти расчистилось. Они остановились на площади. Марсель потирал руки, он с нежностью смотрел на стоявший перед ними чемодан.

– Посмотри, – сказала Жаннин.

С другой стороны площади подходил высокий араб, худой, сильный, в светло-голубом бурнусе, в легких желтых сапогах, в перчатках; он шел, высоко подняв загорелое лицо с орлиным носом. Отличить его от французских офицеров отдела по делам коренного населения, которыми порой так любовалась Жаннин, можно было только по шарфу, завязанному в виде тюрбана. Он спокойно шел в их сторону, но, казалось, смотрел поверх их голов, медленно стягивая перчатку с руки.

– Ну что же, – сказал Марсель, пожимая плечами, – а этот считает себя генералом.

Да, здесь все они выглядели гордецами, но этот и в самом деле перебарщивал. Вокруг них на площади никого не было, а он шел прямо к чемодану, не видя его, не видя их самих. Когда расстояние между ними совсем сократилось и араб надвинулся на них, Марсель резким движением схватился за ручку и потянул чемодан назад. Человек прошел, словно ничего не заметив, и тем же шагом двинулся к крепостной стене. Жаннин посмотрела на мужа, тот выглядел растерянным.

– Теперь они думают, что им все можно, – сказал он.

Жаннин ничего не ответила. Тупая наглость этого араба была ей отвратительна, и она вдруг почувствовала себя несчастной. Ей хотелось уехать, она подумала о своей квартирке. От мысли, что придется возвращаться в гостиницу, в эту ледяную комнату, ей делалось не по себе. Она вдруг подумала, что хозяин посоветовал ей подняться на галерею форта, откуда можно было увидеть пустыню. Она сказала Марселю об этом и о том, что чемодан можно было бы оставить в гостинице. Но он устал, он хотел немного поспать перед ужином.

– Прошу тебя, – сказала Жаннин.

Он посмотрел на нее, внезапно он стал внимательным.

– Конечно, дорогая, – сказал он.

Она ждала его перед гостиницей, на улице. Людей, одетых в белое, становилось все больше. Среди них не было ни одной женщины, и у Жаннин возникло ощущение, что она никогда не видела столько мужчин. И при этом ни один из них не смотрел на нее. Некоторые, словно не видя ее, медленно поворачивали в ее сторону худые смуглые лица, которые, как ей казалось, были все похожи друг на друга – на лицо французского солдата в автобусе, на лицо араба в перчатках, хитрое и гордое одновременно. Они поворачивались в сторону иностранки, они не замечали ее, а потом легко и молча проходили мимо нее, стоявшей с опухшими щиколотками. И ее чувство беспокойства, ее стремление уехать нарастали: «Зачем я приехала?» Но уже спускался Марсель.

Когда они поднялись по лестнице форта, было пять часов пополудни. Ветер совсем прекратился. Полностью расчистившееся небо теперь было бледно-голубым с сиреневатым оттенком. Холод стал более сухим, от него покалывало щеки. Лежавший у стены на середине подъема старый араб спросил, не нужен ли им гид, но при этом не пошевелился, словно был уверен, что они откажутся. Несмотря на многочисленные площадки из утоптанной земли, лестница была длинная и крутая. По мере того как они шли вверх, пространство расширялось, и они поднимались навстречу безграничному, все более холодному и сухому свету, и каждый звук, долетавший из оазиса, звучал ясно и чисто. Светящийся воздух, казалось, вибрировал вокруг них, и по мере того как они шли вперед, эти вибрации становились все более долгими, словно бы от их шагов на кристаллах света зарождалась звуковая волна, которая потом расходилась широкими кругами. А в тот момент, когда они вышли на галерею и их взгляд потерялся в безбрежном горизонте за пальмами, Жаннин показалось, что все небо издало оглушительный и короткий звук, чье эхо мало-помалу заполнило пространство над ее головой, а потом внезапно смолкло, оставив ее в тишине перед безграничным пространством.

Действительно, ее взгляд медленно перемещался с востока на запад, по идеальной дуге, не встречая ни единого препятствия. Под ней громоздились голубые и белые террасы арабского города, испещренные кроваво-красными пятнами сушившегося на солнце перца. Людей видно не было, но из внутренних двориков, откуда поднимался ароматный дым обжариваемых зерен кофе, доносились смеющиеся голоса и невнятное шарканье. Чуть подальше под ветром, не заметным на галерее, шелестели верхушки пальмовой рощи, разделенной на неровные квадраты глиняными стенами. Еще дальше начиналось царство камней, охристо-желтых и серых, и до самого горизонта в нем не было заметно никаких признаков жизни. Только невдалеке от оазиса, возле пересыхающей реки, уходящей к западу от пальмовой рощи, виднелись большие черные палатки. Неподвижные верблюды, казавшиеся отсюда совсем крохотными, выделялись на фоне серой земли темными знаками непонятной письменности, о смысле которой можно было только догадываться. Над пустыней нависала тишина, такая же необъятная, как пространство.

Жаннин, облокотившись на парапет, стояла молча, не в силах оторваться от созерцания открывшейся перед ней пустоты. Рядом с ней суетился Марсель. Он замерз, ему хотелось спуститься. На что тут можно смотреть? Но она не могла оторвать глаз от горизонта. Там, еще дальше к югу, в том месте, где небо и земля соединялись в четкую линию, там, вдруг показалось ей, ее ждет что-то, о чем она не догадывалась до сегодняшнего дня и тем не менее чего ей всегда не хватало. Дело шло к вечеру, и свет постепенно ослабевал; из хрустально-прозрачного он становился мягким. И в то же время медленно развязывался узел, стянутый годами, привычкой и скукой на сердце женщины, оказавшейся здесь по воле случая. Она смотрела на лагерь кочевников. Она даже не увидела живших там людей, ничто не шевелилось между черными палатками, и все же она могла думать только о них, хотя до этого дня почти ничего не знала об их существовании. Горсточка этих бездомных людей, отрезанных от мира, бродила по открывшейся ее взгляду обширной территории, которая все же была лишь ничтожной частью еще более огромного пространства, чей стремительный бег обрывался лишь через много тысяч километров к югу, там, где первая река давала наконец жизнь лесу. Испокон веков сухую, вконец растрескавшуюся землю этой бескрайней страны без устали бороздили немногочисленные люди, не имевшие ничего, но и не служившие никому, жалкие и свободные хозяева странного королевства. Жаннин не понимала, почему при мысли об этом ее переполняла грусть, такая сладкая и такая безграничная, что хотелось закрыть глаза. Она знала только, что это королевство было изначально обещано ей, и что, несмотря на это, оно никогда не будет принадлежать ей, больше никогда, быть может, только в этот неуловимый миг, когда она снова открыла глаза и увидела вдруг ставшее неподвижным небо и лившийся с него поток застывшего света. Голоса, доносившиеся из арабского города, резко умолкли. Ей показалось, что в этот момент остановился ход времени и что, начиная с этой минуты, никто уже больше не состарится и не умрет. Отныне жизнь замерла везде, кроме ее сердца, где в это самое время кто-то плакал от горя и восхищения.