Стрельба по "Радуге" - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 32

Она машинально тронула лацканы халатика на груди. А он мгновенно среагировал на этот ее жест: «Да не тут тебе надо, а полы впору вниз оттягивать». Но, очевидно, его легкая усмешка сказала ей меньше того, на что он рассчитывал, и Татьяна Прокопьевна, чуть отступив в сторону, сделала гостеприимный жест: проходите.

— Извините, Фи…

— … ля, — закончил он.

Она, наконец, открыто рассмеялась. Исчезла настороженность в глазах и, вообще, во всей фигуре, замершей, словно боксер в ожидании гонга. Либо борец-полутяж…

— Вы меня тоже извините за некоторый беспорядок. Решила люстру в кои-то веки помыть. Собралась, начала, а тут — звонок. Думала, успею, увы, придется отложить… — она сказала это так сокрушенно, что человеколюбивое сердце Агеева едва не разорвалось от жалости.

— Что вы, что вы! — заторопился он. — Бога ради, не отвлекайтесь от своих дел! А что у вас за люстра-то? — спросил, входя вслед за хозяйкой в большую комнату — гостиную. — Мама родная! Вот это великолепие! Красота-то какая, а?

Большая, на восемь рожков, хрустальная люстра с ограненными шарами и дубовыми листьями сверкала великолепием. Филипп видел однажды подобную в доме одного очень крупного военачальника. И восхищался тогда. Не захотел скрывать своего восторга и сейчас, видя, что хозяйка буквально расцветает от его комплиментов. Но он решил не останавливаться на уже отчасти достигнутом и продолжил свои восторги:

— А знаете, Таня?.. — он сделал паузу и окинул еще раз взглядом люстру, а потом и хозяйку. — Она вам очень идет.

— Что-о-о? — женщина округлила глаза, рот приоткрылся, и щеки окончательно втянулись.

— С удовольствием объясню, — он продолжал ее разглядывать, даже голову немного склонил набок, как художник. — Вещи в доме, как правило, говорят о хозяевах гораздо больше, чем сами хозяева об этом думают. Если думают. Бывает так, а в нашей работе это не редкость: придешь и смотришь. Не вписывается человек в созданное им же самим для себя пространство. Вещи — словно чужие, не из этого дома, не от этого человека. Или, думаешь, наоборот: он не нужен этим вещам, он здесь чужой, не его это дом. А сам человек живет и не знает, но чувствует неуют, не свою тарелку, понимаете?

Она улыбалась, медленно кивая.

— А в данном случае все идеально: это — ваше пространство. И люстра — она именно ваша. И все это великолепие вокруг вас: эти зеркала, тяжелые портьеры на окнах, хрусталь там, и здесь, над головой. Основательность такая, она именно вам к лицу, понимаете? Это — ваше! Ну, знаете, как еще бывает: сидит женщина в автомобиле, а смотрится чертиком в банке. А пересади ее в другую машину, и — идеальная картинка, просто замечательно: дама в интерьере! Вот и вы так сейчас… — он засмеялся и потер руки. — Так чего вы тут не домыли?

Давайте, помогу. А то, я гляжу, стремянка эта явно не на вас рассчитана. Опасная фитюлька, а мне ничего. Показывайте, чего там осталось, а временем я располагаю вполне и вопросы свои, если вы позволите, всегда задать успею. Не стесняйтесь, мужчине это делать легче.

Но у нее был другой взгляд на то, кому и что легче.

— Осталось совсем немного, и говорить смешно, тем более утруждать вас. Я сама. Но если все-таки хотите помочь, подержите, пожалуйста, стремянку, а то я забираюсь на нее и боюсь…

— Вот и я о том же. А помочь — с огромным удовольствием.

— Да что вы? — она кокетливо покачала головой, отчего ее волосы чуть не рассыпались, и, намочив в тазике тряпку, стала ее выкручивать. Потом начала боязливо подниматься по ступенькам стремянки — всего-то три, а страху не оберешься, такое выражение застыло в ее глазах.

— Не бойтесь, я вас держу, — сказал Филипп.

Одной рукой он крепко обнял и притянул, почти притиснул, ее бедра к своей груди, а другую прижал к ее животу, не давая телу откачнуться. Устойчивая поза. Но бедра-то ее вмиг напряглись, едва он обхватил их, а живот напрягся до каменного состояния. «Сильна женщина, — мелькнуло в голове. — Можно сказать, классическая кариатида… А я кто тогда? Гераклюс какой-нибудь… провинциальный?»

— Вам удобно? — наивным голосом спросил он.

— А вам? — донеслось сверху.

Филя задрал голову, а заодно потерся щекой и подбородком о выпуклое бедро и ответил беззаботно:

— Век бы держал… А вы не берите в голову, это не наглость с моей стороны, просто таким вот образом вам же, Танечка, спокойней. Надежнее.

— Да?.. А вы сами-то надежный человек?

«О-о, а это уже серьезно…»

— Друзья и коллеги считают надежным.

— А сам… э-э, сами?

— А иначе жить нельзя.

— Вы всерьез так думаете? Или это у вас…

— У нас, могу повторить, просто нельзя было иначе. За моей спиной весь Афганистан и часть Чечни, если это вам о чем-нибудь говорит.

— Говорит… У меня папа там был…

— Знаю. Генерал Милютенко — отличный мужик. У нас он был тогда полковником.

— Вы знали его?

Ноги женщины сильно напряглись. Филя усмехнулся: он действительно пару раз видел в Кабуле этого полковника внутренней службы. Говорили, что тот толковый мужик, но, что важнее, он грамотно ставил на ноги у Бабрака Кармаля новую революционную милицию.

— Да кто ж у нас не знал Прокоп Игнатича?.. Мне, Танюша, другое странно…

— Что именно? — в тишине над головой Фили тонко зазвякали хрустальные подвески.

— Можно правду?

— А вы сомневаетесь в том, что я способна понять? Не бойтесь.

— Не боюсь… Вы сами не бойтесь, расслабитесь, я вас не уроню. Да вы вовсе и не тяжелая… Наверное, я не то скажу, но… Объясните мне, как такая прекрасная женщина, дочь боевого генерала, могла терпеть рядом с собой такое ничтожество? Извините за грубость.

Женщина глубоко вздохнула, помолчала и ответила:

— Ну, я закончила, спасибо. Помогите мне спуститься…

Филипп еще крепче прижал Татьяну к себе, снял ее со стремянки и, присев, аккуратно поставил на пол. Улыбнулся, не поднимаясь, и снизу вверх посмотрел на люстру.

— Ух, красотища! — потом перевел взгляд на хозяйку и потряс перед собой ладонями. — Прямо, как вы, мадам. Ну, здорово! — и поднялся.

Он и не ждал ответа на свой вопрос, это был своеобразный манок, совмещенный с тестом: как отреагирует? Молчание ведь — тоже ответ. Если оно многозначительное. Или неприятное. Но Татьяна не забыла и сказала, стараясь не глядеть на него:

— Я понимаю ваш интерес… Филя, и как бы мне ни было противно…

— Простите, Танечка, — он предостерегающе поднял ладонь, — если вам мой вопрос отвратителен, считайте, что вы его просто не расслышали. Не стоит себя насиловать, есть вещи куда более простые и понятные. К тому же я слышал о вас прекрасные слова от ваших знакомых, которые, кстати, и жестоко пострадали, в первую очередь, от этого человека. А у них буквально каждая фраза начиналась: «Теть Танечка!», представляете? Вот так! — он засмеялся, чтобы разрядить тяжесть своих слов. — Вас же любят. Потому что знают. И понимают, я так думаю. А мне хотелось бы с вашей любезной помощью, ни чуточки не задевая самолюбия и не вызывая вашей душевной боли, составить для себя… ну, и для дела, естественно… психологический портрет облеченного большой властью человека. Возможно, даже и не самого отвратительного представителя власти, который считает, что ему разрешено совершать, причем неоднократно, уголовные преступления, не неся при этом ни малейшей ответственности. Откуда она проистекает, такая странная уверенность? Но, повторяю, вы тут совершенно ни при чем. Ни вы и ни ваш славный отец. Ну, о сыне, увы, пока ничего не могу сказать с такой же уверенностью. Так что если сможете теперь, то не сочтите за труд, уделите немного времени… А тема? Ну что, тема? К сожалению, увы, не самая приятная. Но я снова обещаю, что буду максимально уважать и щадить ваше самолюбие.