Загадка последнего Сфинкса - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Солнцева cтр.№ 76

Эроты поднесли к губам два рога, стилизованных под раковины, и затрубили.

– Прошу обернуться, господа! – воскликнул Домнин, враз преобразившись из флегматика и философа в пылкого и страстного мужчину. – И приветствовать «Обнаженную Маху»!

Все, ошеломленные, повернулись назад и обмерли. Ничем не прикрытая золотоволосая амазонка с венком на распущенных кудрях, сидя на лошади по-мужски, неслась им навстречу из звездных глубин…

– А-а-а-ах! – раскатилось по залу.

– Ай да Домнин – промолвил кто-то рядом с Астрой и Матвеем. – Ему бы в шуты податься, а не в живописцы.

Баркасов? Оказывается, он перебрался поближе к «коллекционеру» и его даме, не найдя никого, с кем можно поделиться мнением. Санди как будто больна: вспыльчива неимоверно, так и пышет огнем, хоть прикуривай. Маслов со своим панегириком сел в калошу… теперь к нему не подходи – укусит.

– Намудрил, Игорек, чертяка! – хохотнул артист. – Любит выкрутасы. Нет, чтобы степенно, традиционно провести презентацию, целый спектакль разыграл. А мне по душе такие злостные нарушители правил! Без них жизнь стала бы невыносимо скучна. Ну-ка… ну-ка, поглядим, что там сотворил… новый Гойя.

Близорукий Баркасов прищурился, разглядывая картину. Десятки жадных взглядов в буквальном смысле пожирали полотно, сопровождая процесс бурного созерцания вздохами и короткими репликами.

– Маха… – пробормотал комик. – Почему на лошади? По-моему, она – вылитая Санди. Если уж проводить параллели с Гойей, то испанец писал этих распущенных красоток-простолюдинок и в одежде, и без… но верхом? Ей-богу, не припоминаю. А вы? – обратился он к Карелину.

Тот кивнул с видом знатока, и Баркасов, довольный поддержкой, расплылся в улыбке.

– Маха! – эхом повторила Астра.

– За такую картину, выставленную на всеобщее обозрение, великого Франсиско сожгли бы на костре. Инквизиция! Блюстители нравов запрещали изображать женщин нагими. – Артист скорчил страшную гримасу. – Гойя свою «Маху обнаженную» публике не демонстрировал. Одни говорят, сама герцогиня Альба позировала ему; другие отрицают. Капризная и порочная, она околдовала художника, стала его злым духом.

– Вы прекрасно разбираетесь в искусстве, – заметил Матвей.

– Лошади и живопись – мое хобби. А на этом полотне Игорь их объединил. Хороша всадница невероятно! Темный фон… дьявольски соблазнительные формы… А как переданы бархат и шелк кожи, ее мерцающий цвет?! В этом, правда, есть нечто от Гойи, его раскованной кисти, жемчужного мазка… Но какова наездница, ее глаза, губы… лицо! Ничего лучшего написать нельзя… Игорь прав.

Маха вышла из-под рук Домнина неправдоподобно прекрасной – бесстыдной, горячей и равнодушно-отчужденной к направленным на нее взорам. Ее адская красота несла в себе неизъяснимое блаженство, разрушение и гибель. Поза женщины в сияющем ореоле медно-золотых волос была бы откровенно непристойной, не посади Домнин ее на лошадь.

«Вначалезолотоволосая богиня выглядела по-другому, – подумала Астра. – Художник кое-что изменил, добавил лошадь. Он, несомненно, хочет выразить некую идею в этом своем творении. Какую? О чем говорит этот странный, дикий, чарующий, магнетический и жутковатый образ?»

– Бабочка, – шепнул Матвей, пожимая локоть Астры. – Там, где ей и положено быть.

– Вот куда ты смотришь? – съязвила она.

Маслов очнулся и затараторил, как в бреду, восхваляя картину и пересыпая быструю речь историей испанских мах и махо – разнузданных щеголих и щеголей из простонародья, с их гордым, вспыльчивым нравом и знойным темпераментом, с их зажигательными танцами и песнями, тамбуринами, кастаньетами и гитарами. Мужчины-махо за широкими поясами прятали нож; дамы засовывали короткий кинжал под подвязку, прикрытую яркой пышной юбкой. Не те же ли корни имеет модное нынче словечко – мачо?

– Заблуждаешься, друг! – бесцеремонно прервал его излияния художник. – Моя Маха родилась не под синими небесами Андалузии. Она пришла из древних ирландских саг. Это дочь короля Аэда, которую звали Маха. У нее была рыжая грива, и ее считали воплощением кельтской богини войны и раздоров. Перед вами – Маха рыжеволосая, солнцеликая королева-воительница, которой герои посвящали головы врагов, отрубленные во время боя. Ее изображали с развевающимися золотыми кудрями, скачущей верхом на священной кобыле. Отголоском этой легенды является культ солнечной лошади.

«Сфинкс Мертвая Голова! – мысленно подхватила Астра. – Вот он, намек. Вот она, подсказка. Остается расположить фрагменты истории со Сфинксом в нужном порядке, и…»

Следующие слова, произнесенные Домниным, переключили ее внимание.

– У каждого из нас есть двойник… там, за пределами смерти, – выразительно изрек художник. – На той стороне или натом берегу . Существует и вторая Маха – владычица Другого Мира. Обе Махи похожи, как две капли воды: одинаково неистовые, одинаково прелестные, с одинаково огненными волосами. Их невозможно отличить.

Только теперь Астра пристальнее всмотрелась в картину и заметила позади рыжекудрой всадницы призрачный силуэт, повторяющий очертания ее фигуры. Вероятно, остальная публика тоже увидела «вторую Маху» – в зале началось оживление, послышались реплики, приглушенный говор. Присутствующие обменивались впечатлениями.

– Дочь короля Аэда, – задумчиво вымолвил Баркасов. – Признаться, я не знаток ирландских саг. А вторая наездница в глаза не бросается, я вообще принял ее за световой эффект – Игорь большой мастер подобных штук. Сейчас пошла мода добавлять в краски разные химические соединения, и он быстро освоил новшество, даже привнес свое ноу-хау.

– Какое именно?

– Это его секрет.

– Двойник на заднем плане, – хмыкнул Карелин. – Интересный прием.

«Аэд, — рассуждала в уме Астра. – Почти Аид – у древних греков повелитель подземного царства, правитель мира мертвых. Неужели все мифы вырастают из одного корня и питаются одними соками, как листья древа жизни?»

– Сфинкс не даст ему шанса, – прошептала она Матвею.

– Кому?

– Домнину. Он пророк. Поэтому обошлось без загадки.

– Что ты имеешь в виду?

Карелин совершенно забыл о Ларисе. Зато она постоянно бросала на него ревнивые взгляды.

– Браво! – закричала она, как в театре, и громко зааплодировала. – Маха восхитительна!

Картина ей понравилась, но она выражала бурный восторг с одной целью: обратить на себя внимание Матвея. Лариса не настолько любила живопись, чтобы хоть на секунду отвлечься от мыслей о любовнике. Тот и бровью не повел. Она сильно прикусила губу – даже солоноватый вкус крови не отрезвил ее.

Астра поискала глазами Маслова: того нигде не было. Оратор не вынес провала своих славословий или триумфа ненавистного друга? Куда он подевался? Где-то прячется, заливая досаду коньяком, или улизнул по-английски, не попрощавшись?