На расстоянии звездопада - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Ланской cтр.№ 9

– Ты хочешь… – неуверенно начала она.

– Да! – горячо произнесла Ульяна. – Я хочу опровергнуть все слова, сказанные моими родными и знакомыми в нашей передаче. Пусть они скалятся в камеру, пусть поют свои песни. Я расскажу, как было на самом деле!

Ирина Борисовна вслепую нашарила на пульте сигареты, сунула одну в рот, и, забыв зажечь, просидела, сгорбившись на стуле, словно скорбящая вдова.

– Я могу за день отсняться, – сказала Ульяна.

– Погоди, не сбивай, – буркнула Шацкая откуда-то снизу и даже дырявую шаль накинула на голову, словно для медитации, как знаменитая прыгунья с шестом. – Да, да, пожалуй… пожалуй… Да, можно так и сделать!

Она выпрямилась, и высунула из шали длинный нос.

– Сделаем из тебя жертву, – быстро сказала она. – А их подадим льстивыми подлецами. Например, что раньше они тебя знать не желали, а как только стала звездой, полезли в друзья… Мы не очень погрешим против истины?

– Мы совсем не погрешим против истины, – сказала Ульяна с горечью.

– Тады ладно. Давай диск. К главному схожу. Без его одобрения я на это пойтить не могу. Мне нужно посоветоваться с шефом, Михайло Ивановичем – сказала Ирина Борисовна хриплым голосом легендарного актера советского кино, и добавила уже нормальным тоном: – А ты иди, умойся, и приведи себя в порядок на всякий случай. Платьице выберем поскромнее, а лучше – темный свитерок с высоким воротом, грудь твою задрапируем… Ох, грехи наши тяжкие, сколько же говнюков вокруг, и когда же они сдохнут?

Интервью-исповедь пересняли с молниеносной быстротой, постоянно сверяясь с тошнотным сюжетом телеканала-конкурента. Ульяна, затянутая в глухое черное платье, умеренно накрашенная, с единственным украшением – цепочкой с крестиком на пышной груди, глухим голосом рассказывала, что ей пришлось пережить по пути к славе. Лешка, умница-осветитель, сделал так, что стена за ее спиной окрасилась в сине-белые тона, отчего казалось, что с экрана льется февральский холод. Перемежающиеся радостные сюжеты, Ульяна комментировала с едкой горечью, отчего они приобретали совершенно иной смысл. Персонажи выглядели гротескной пародией на самих себя, и, благодаря умелой режиссуре Шацкой, зрителю было понятно: бывшие знакомые звезду телеэкрана явно не любят, страшно завидуют, и, вероятно, даже ненавидят.

Звезда сидела перед камерами, теребила крестик, всем видом показывая: вот она я, душа нараспашку. Бросьте в меня камень, если сами без греха.

К продюсерам и всяким другим начальникам, включая разных «сильных мира сего» в шоубизнесе было принято относиться с аффектированным восторгом, даже если накануне вы расстались, наплевав друг другу на башмаки. Очень немногие могли себе позволить открытую конфронтацию. Но поскольку жители родного города Ульяны в тусовке никакого веса не имели, с ними было решено не цацкаться. Уж она-то точно не собиралась этого делать. Так, без особых церемоний, Ульяна рассказала всё.

Она рассказала о давно спившемся папашке, плоть от плоти деспотичной бабки, любителя воспитывать детей по пьяной лавочке. Напившись, отец частенько попрекал куском старшего брата Ульяны, а потом переключился на нее. Младшей Таньке повезло больше. К тому моменту, когда она подросла и налилась соками, мать не выдержала прелестей семейной жизни и выгнала мужа вон.

Ульяна рассказала о редакторше местной газеты Синичкиной, выгнавшей ее с работы за то, что якобы разрушала семью ее великовозрастного сыночка Сереженьки, бездельника, бабника, и вообще, существа никчемного и неприспособленного в жестоком мире. Сереженька проживал мамочкины деньги, таскался по клубам, менял баб, не желая остепениться, даже женившись, а напившись, приволакивал свою тушу к мамочке на работу и клеился к журналисткам.

Она рассказала о редакторе местного телеканала Иване Отте, выгнавшего ее с работы с формулировкой «профнепригодна» после отказа спать с ним, о коллеге Леночке Папиной, обвинившей в присвоении рекламного бюджета, о бывшей подружке Светочке, бросившей в трудную минуту, о бывшем кавалере Мишке, и прочих, прочих, прочих, имя которым было легион… Под конец этой исповеди Ульяна, периодически вытиравшая слезы, начала нервно хохотать, припомнив веселую историю о глупом добром Винни Пухе, отправившемся вместе с друзьями искать Северный полюс.

– Чего ты ржешь? – недовольно спросила Ирина Борисовна.

Ульяна все смеялась, потом начала булькать и махать руками. Перепуганный Лешка притащил ей воды, а она пила, икала и все пыталась нарисовать им картинку, возникшую в ее воображении: цепочка разнокалиберных героев идет искать Северный полюс.

– Знаете, кто там был последним в этой процессии? – бубнила она. – Ни за что не догадаетесь. Какой-то родственник Кролика, и его звали Сашка-букашка. Представляете? Родственник Кролика – Сашка-букашка. Я всё детство пыталась понять: почему он букашка? А сейчас говорю, говорю, перечислила поименно уродов, нагадивших в душу, высказавшихся на камеру, и вдруг поняла: я уже всех назвала! Всех! Остались какие-то Сашки-букашки, хрень из под ногтей, сброд…

Она закрыла лицо руками и стала заваливаться набок, содрогаясь от истерики. Съемочная группа оторопело смотрела на Ульяну, не решаясь вмешаться.

– Стоп камера! – скомандовала Шацкая.

Ульяна хохотала, размазывала по нарисованным щекам слезы под вопли гримерш, а потом с воем унеслась в туалет, где провела почти сорок минут, прозаично сидя на унитазе. Отрывая кусочки туалетной бумаги, она вытирала ими щеки. От грима бумага становилась серо-бежевой, и было даже страшно думать, во что превратилось лицо.

«Ну и пусть!», – мрачно думала Ульяна.

Она просидела бы там еще дольше, но от неудобной позы и жесткого керамического трона заболело все, что могло, и даже в коленях отзывалась неприятная ломота. В туалет несколько раз робко заходили ассистенты и помрежи, завывали на разные голоса, умоляя выйти, и она, наконец, сжалилась, вышла, с ужасом посмотрев на руины макияжа.

Пока гримерши старательно реставрировали лицо, суровая Шацкая терпеливо ждала на своем стульчике и курила, хотя никому здесь курить не разрешалось, и пожарники гоняли проштрафившихся со спортивной злостью. Шацкой на пожарников было плевать, хотя страшнее их в телецентре никого не было, разве что вышестоящие начальники, но их режиссер тоже не боялась.

«Хорошо ей, – подумала Ульяна. – У нее талант и характер. А я – бездарная мокрая курица, которую надо гнать поганой метлой!» И от осознания этого губы снова затряслись. Неловко пристраиваясь на свой стул, она почувствовала, что сейчас снова разрыдается от жалости к самой себе. Ирина Борисовна посмотрела на нее с неудовольствием, раздраженно поправила очки на длинном носу и чуть заметно вздохнула.

– Ладно, деточка, – с неожиданной лаской в голосе сказала она, когда Ульяна вновь устроилась на своем стульчике, – давай заканчивать. Немного уже осталось.

– Хорошо, – угрюмо ответила Ульяна, чувствуя, как горят щеки, а сама она как пить дать наливается чахотошным румянцем. Ей было стыдно за истерику, за «неудержанное» лицо, и слезы, которые видела вся съемочная группа, а значит, имидж независимой сильной женщины разрушен раз и навсегда. Завтра поползут слухи, и с репутацией будет покончено…