Лунный свет - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Чабон cтр.№ 66

– Знаю, – ответил Мартин.

На кухне дед перевязал раны Штольцмана. Нашел бутылку яблочного шнапса, налил Штольцману стакан, тот выпил залпом. Дед налил ему второй.

– Нет никаких сокровищ, – сказал Штольцман. – Только бумаги. Километры. Тонны бумаг. На двадцать шкафов. Вся документация по программе Фау-два. Все чертежи, все отчеты. Перед самой эвакуацией на юг он попросил меня и двух коллег спрятать эти документы. Я помог их погрузить, потом коллега нашел заброшенную соляную штольню, их отвезли туда. Вход взорвали динамитом, чтобы его засыпало.

– СС об этом знало?

– Нет, конечно. Фон Браун хотел иметь предмет для торга. Думаю, Соединенные Штаты Америки очень хотят наложить лапу на эти документы.

– Думаю, вы правы, – ответил дед.

Он достал карту, чтобы Штольцман показал расположение соляной штольни, но тот не участвовал в захоронении документов и мог сказать лишь примерно «где-то около Бляйхероде».

Дед вышел во двор и закурил. Ему предстояло сделать выбор. Разведчик из Третьей бронетанковой сказал ему, что после войны Нордхаузен, вместе с куском Германии, передадут русским. Советская армия уже движется сюда. Если он поедет искать фон Брауна, как требуют сердце и жажда мести, то документы – фактически рецепт Фау-2 – почти наверняка достанутся русским. Если остаться и добывать спрятанные документы, фон Браун избежит ареста, попадет к русским или сдастся союзникам, но в любом случае это произойдет без участия деда, и тот никак не сможет получить желанный предлог. Если фон Браун сдастся союзникам до того, как дед разыщет документы, немец сможет диктовать условия капитуляции и, возможно, полностью избежит наказания, а если Советская армия опередит деда на пути к соляной шахте, документы, возможно, и вовсе будут утрачены. Он не мог доложить о словах Штольцмана и уехать на поиски фон Брауна: его спросят, куда он собрался. А услышав ответ, велят оставаться в окрестностях Бляйхероде или отправят за фон Брауном в составе команды. Дед не хотел искать Брауна с командой.

Докурив, он вернулся в дом. Штольцман отрубился в спальне. Мартин и овчарка ели сосиски из банки. Фрау Херцог вгляделась деду в лицо и поняла что-то такое, что заставило ее достать бутылку яблочного шнапса. Она налила в стакан на два пальца и протянула деду. Шнапс обжег горло и прочистил мозги.

– Что вы будете делать? – спросила она.

– Исполнять свой долг, – сказал дед и добавил по-английски: – Черти бы его драли.

* * *

Второго мая 1945 года высоко над перевалом Адольфа Гитлера в австрийском Тироле Вернер фон Браун собрал ближайших соратников на солнечной террасе отеля «Ингебург». Гитлер покончил с собой. Война, насколько они знали, была проиграна. До падения Берлина оставались считаные дни. Увы, пришло время сдаваться. Передовые части Шестой армии США были уже под горой с австрийской стороны, Советская армия – в нескольких милях к востоку и быстро приближалась. Если не принять решение прямо сейчас, фон Браун и его спутники – в том числе его младший брат Магнус, генерал Вальтер Дорнбергер, бывший комендант испытательного ракетного полигона на Пенемюнде, а также Гуцель и Тессман, которым Штольцман помогал прятать документацию «Миттельверка», – утрачивали свободу действий. Странная свобода – выбирать между одним и другим пленом, но лучше, чем отдаться на милость случая. Фон Браун уже давно внушал спутникам, что Америка будет лучше для его талантов, чем Советский Союз. Решение было принято. На следующий день Магнуса, немного знавшего английский, отправили на велосипеде сообщить американцам радостную новость.

На середине пути младшего фон Брауна остановил патрульный, рядовой Фред Шнейкерт из Шебойгана, штат Висконсин. Ему было невдомек, какой бесценный приз он заполучил. Последовала комедия ошибочных переводов и чесания в затылке, но постепенно фамилия «фон Браун» добралась по цепочке до разведчиков, где произвела должный фурор. Двумя неделями раньше они получили рапорт от коллеги в Нордхаузене, что фон Браун, возможно, скрывается в Баварских Альпах. Через несколько часов Вернер Магнус Максимилиан барон фон Браун стал пленником Сорок четвертого пехотного дивизиона. Менее чем через четверть века эта добровольная явка привела – как фон Браун, и только он один, знал с самого начала – к появлению человеческого следа в мягкой лунной пыли.

Фон Брауну было тридцать три. Высокий, белокурый, компанейский и привлекательный, с левой рукой в гипсе после недавней автокатастрофы, он снялся с арестовавшими его солдатами. На следующий день эта фотография была на первых полосах всех американских газет. Фон Браун на ней одет немного щеголевато для военнопленного, в двубортный пиджак и длинный плащ, однако первым делом в глаза бросается огромный гипс, поддерживаемый металлическим упором, из-за которого рука торчит вперед под нелепым углом. Больше всего он похож на комедийную бутафорию, что-то вроде того, что видишь на Мо Ховарде после сцены, когда он вызывает старушку на состязание по армрестлингу ^{96}. Вторая примечательная черта фотографии: выражение фон Брауна, улыбка, в которой разные люди на протяжении лет видели облегчение, бодрость духа либо неожиданное, даже дерзкое самодовольство.

Скорее всего, верно последнее: фон Брауну было известно место, где спрятано двадцать четыре тысячи фунтов технической документации, имеющей невероятную научную и стратегическую ценность. Как и предполагал мой дед, фон Браун рассчитывал с ее помощью выторговать себе самые благоприятные условия капитуляции и послевоенной карьеры. Фотохроника не сохранила выражение лица фон Брауна, когда тот узнал, что документы нашли и достали из соляной шахты под Бляйхероде, где спрятали их Тессман и Гуцель.

Что до американского разведчика, который накануне передачи Нордхаузена русским отыскал и извлек миттельверкский архив, то и здесь фотохроника не сохранила его лицо, когда он в проходной балтиморской телестанции узнал, какое тепленькое местечко отхватил себе Вернер фон Браун даже и без спрятанных документов. Однако есть устное признание, и дед сделал его мне.

За два дня до того, как сдаться в Управление исполнения наказаний штата Нью-Йорк, дед повез мою маму в Балтимор, чтобы отдать на попечение своему брату. Это был, безусловно, не лучший вариант, как, впрочем, и любой другой, и у деда просто не оставалось выбора. Его мать и отец умерли от рака с интервалом в два месяца зимой пятьдесят четвертого.

– Смотри внимательно, – сказал дед. – Он будет по левую сторону.

Мама пять лет не видела Балтимор и успела от него отвыкнуть. Двухэтажные дома тянулись длинными рядами, первый этаж кирпичный, второй обшит белыми досками. Маме они напоминали десны с зубами. У большей части крыши были плоские, но изредка попадались островерхие мансарды. Их мама считала клыками. Одинаковые белые колонны возле каждой входной двери тянулись из квартала в квартал, как в дурном сне.