Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Логинов, Евгений Аврутин cтр.№ 57

Когда Сэнди узнал, сколько стоят билеты на поезд, он явно повеселел, так как боялся потратить больше. Тогда же он объяснил мне, что решил взять на себя часть расходов путешествия Тедди. Я чуть было не напомнила ему о своих капиталах – надо же и мне внести свою долю в эти расходы. Но подумала: ведь теперь, когда к нам присоединился Тедди, я оплатила бы дорогу под Севастополь второму волонтёру неприятельской армии. Нет, надо чаще советоваться с Томми.

Однако не деньги стали главной моей заботой. Во время наших прогулок по вечернему Петербургу я ещё раз убедилась, что за нами кто-то следит. К сожалению, днём мне не удалось разглядеть шпиона, а в полутьме он тем более был почти незаметен.

Когда я поделилась своим открытием с Сэнди, он посмеялся, но все же попробовал разглядеть нашего преследователя. Увы, ему это не удалось, и он, продолжая смеяться, спросил меня, кто же это был: волк, медведь или жандарм? Мне показалось, что после того, как Сэнди обернулся, шпион, если и не исчез совсем, то начал осторожничать. Сколько я ни поворачивалась, так и не смогла понять, идёт он сзади или нет.

Прогулка была долгой, поэтому в номере я спала крепко. А ранним утром мы отправились в Москву, по одной из трёх железных дорог, существующих в России.

* * *

Тедди присоединился к нам минут за пять до отправления. Вещей у него было ещё меньше, чем у меня.

Русский поезд почти ничем не отличался от английского, только был жарче. Я вообще заметила, что русские не экономят на топливе. Эта привычка мне понравилась, я люблю, когда в доме тепло, и если камин не горит, то иду на кухню греться у плиты. Что же касается теории о том, что холод полезен и закаливает, то в России достаточно пройтись зимой от двери до ближайшего перекрёстка, и нужная порция мороза обеспечена.

Причина такой расточительности видна из окна поезда – лес начинается за несколько миль от Петербурга. Иногда он прорежён, иногда разбавлен полями и небольшими посёлками. Но поля и посёлки – как изюминки в кексе. А лес растёт всюду. Он в основном хвойный, поэтому в России нет недостатка ни в дровах, ни в рождественских ёлках.

Поначалу я только смотрела в окно, не прислушиваясь к разговорам попутчиков. Мне показалось, Сэнди так было удобнее, поскольку Тедди рассказывал ему разные смешные истории. Их сюжеты были мне непонятны, я лишь замечала часто повторяемый глагол «пришёл» (prishol), а также степени родства «жена» и «дочка». Сэнди пытался его остановить, но сам то и дело смеялся в кулак, краснея и искоса поглядывая на меня. Наверное, Тедди рассказывал истории, относящиеся, как говорил Лайонел, к «устному Декамерону». Сам Лайонел мне их не рассказывал, так как получил за это однажды крепкую выволочку от миссис Дэниэлс.

Сэнди старался слишком громко не смеяться и запрещал хохотать Тедди. Ему не хотелось привлекать к нам внимание остальных пассажиров: они и так косились на нас. Верно, хотели понять, где наш воспитатель или другой сопровождающий.

Потом Тедди стало обидно за меня: почему они смеются, а я не могу разделить их веселье? Он начал говорить со мной по-французски, но, пожалуй, его успехи в языке нашего союзника можно было сравнить лишь с умением Сэнди обращаться с вёслами.

Все же я его немного понимала и оказалась в нелёгком положении. В истории, сочинённой для меня Сэнди, обнаружились серьёзные пробелы. К примеру, мы решили, что я учусь в каком-то пансионе, не уточнив, в каком и где. Тедди заинтересовала именно эта тема, и мне (к лёгкому, но умело скрытому ужасу Сэнди) пришлось пуститься в импровизацию.

Я воспроизвела перед глазами карту (спасибо, Лайонел!), нашла крупный город, самый близкий к острову Эзель – Ревель, и придумала школу с пансионом. К счастью, подробности, вроде названия, Тедди не понадобились, зато он заговорил о школьной жизни, о тиранстве педагогов и ответных заговорах учеников.

– У нас, – говорил он, – и шляпы к стене гвоздями прибивали, и калоши в гардеробной, и в табакерки учительские толчёных мух подсыпали, и табак в карман с новым платком. А уж если учитель суевер… Разве что отпевание не заказывали. Хотя и такое бывало.

Своим опытом похвастаться я не могла: ни миссис Н. (портсмутская учительница), ни мсье Тибо меня не обижали, и мстить мне не приходилось. Поэтому я вспомнила школьные рассказы Лайонела – о приключениях и в портсмутской школе, и в Итоне. Я рассказала о намыленной грифельной доске, о толстых томах, сложенных на верх приоткрытой двери и падавших на голову вошедшего педагога. Об устрицах, незаметно подброшенных в спальню учителя (чтобы тухли и воняли). О сколотых булавками хвостах учительских сюртуков, чтобы тот порвался, о вощёных верёвках, туго натянутых за стеклом учительской спальни, чтобы при ветре звучал дьявольский вой. И наконец, коронная шутка: вдесятером спустить на первый этаж рояль, чтобы хотя бы на один урок избавить себя от лютеранских гимнов (я вовремя спохватилась и не сказала «англиканских»).

Тедди слушал меня восторженно, перебивал, вспоминал новые пакости, вроде воткнутой в парту стальной дребезжалки или запущенных в класс птиц, а потом выдал комплимент немецкой нации.

– Вот уж не думал, что ваши киндеры могут такие фортели выкидывать. Это, значит, немцы только среди наших чванятся, а среди своих – как люди себя ведут.

Я удивилась тоже, но в отличие от Тедди не смогла поделиться своим изумлением вслух. Оказывается, русские школьники, как и наши, ничего не боятся. Как я поняла, за школьные шалости в Сибирь не отправляют. Что же касается других наказаний, то, по словам Тедди, они терпимы – «ко всему привыкаешь». К тому же, согласно неписаному закону, даже если в проказу вовлечены десять шалунов, вину на себя берет лишь тот, кто попался, так что шалость превращается в лотерею с обратным выигрышем.

Напоследок Тедди восхитил меня рассказом, как морские кадеты готовятся к экзаменам. Они делятся на три категории. Несчастные заучки зубрят учебник и получают высший балл. Немалая часть упрощает подготовку: берет учебник, достаёт большие ножницы, обрезает нижнюю треть, верхнюю треть, а все, что в середине, тоже зубрит наизусть. Это гарантирует оценку, избавляющую от наказания. Наконец, кадеты, не тратящие время на такую глупость, как учёба (как я поняла, к таким относился и Тедди), приходят ночью в чулан и ножом срезают у заранее замоченных розог веточки и сучки, делая их менее опасными.

Сначала Сэнди слушал эти истории со смущённой завистью. Как я поняла, в его пансионе таких шалостей не бывало. Я не удивилась этому: изводить проказами учителей, которые ограничены в наказаниях, просто свинство. Но потом пару смешных и не особенно злых шуток вспомнил и он сам. Когда Сэнди рассказывал, а потом смеялся вместе с Тедди, он почти не старался казаться взрослым, как в общении со мной. Казалось, будто я путешествую с Лайонелом и каким-нибудь его одноклассником.

Со временем запас школьных историй был исчерпан, и Тедди задремал. Сэнди последовал его примеру.

Я глядела в окно. Уже стемнело, но снег отражал робкий лунный свет. Были видны поля, замёрзшие реки и, конечно, леса, леса, леса.