Награда - читать онлайн книгу. Автор: Даниэла Стил cтр.№ 15

— Верно, — улыбнулся он снисходительно, словно они каким-то образом стали союзниками.

Может, хочет заманить ее в ловушку? Оставалось надеяться, что это не так.

— Вопреки мнению многих своих соотечественников я считаю, что искусство Франции принадлежит Франции и должно оставаться здесь, а не переправляться в Германию, куда отосланы многие предметы искусства, особенно за последние месяцы.

Командующий гарнизоном действительно страдал оттого, что ценители из высшего командования вагонами отсылали шедевры в Германию. Сам фюрер всегда страстно любил искусство, и по его приказу в австрийском Линце строили новый национальный музей.

— Некоторые шедевры, отосланные в Германию, были взяты из музеев. Остальные — из личных коллекций, конфискованных рейхом, — пояснил он серьезно. — Я считаю это неправильным и просил бы вас, мадемуазель Барбе, помочь мне. Мой друг в Париже, один из старших офицеров СС, хотел бы спасти те предметы искусства, которые еще возможно, и после войны вернуть вашему правительству или в национальные музеи, откуда их забрали. Предметы из личных коллекций могут быть также возвращены владельцам, которые предъявят на них права, а до этого времени будут находиться в ваших музеях. Вы готовы мне помочь?

— Хотите, чтобы я украла их для вас? — совершенно потрясенная, выдавила Гаэль. — Меня же расстреляют…

— Пожалуй, «украла» — слишком сильно сказано. Речь идет о сохранении национальных сокровищ для правительства и коллекционеров, которым они принадлежат по праву. Нет, я не хочу, чтобы вы их воровали, тем более что они уже были однажды украдены. Кое-кто из офицеров попросил моего друга переправить несколько ценных картин в Германию, и он сумел их припрятать, чтобы потом передать французскому правительству, перед тем как мы отсюда уйдем. Есть и другие картины, но для них нужно найти безопасное место. Временно. Если вы согласитесь, я бы хотел тайно передать эти картины вам и просить вернуть все в парижский Лувр, но только после нашего ухода. Я считаю вас девушкой честной и высокоморальной, поэтому и готов доверить вам эти шедевры. И если вы согласитесь стать моей союзницей, никто об этом не должен знать, иначе нас обоих расстреляют.

— Но где же я их спрячу? — ахнула Гаэль, совершенно обескураженная его откровенностью.

— Где-нибудь на территории поместья. Я дам вам свернутые холсты, предпочтительно небольшие. О хранении больших мой друг договорился в Париже. Вы должны спрятать то, что я передам, в надежном месте и вернуть после того, как мы покинем страну, — это произойдет в ближайшие месяцы. Официально ничего не известно, конечно, но всем ясно, к чему все идет, поэтому наши люди напоследок словно обезумели и хватают все подряд не только в Париже, но и здесь в качестве сувениров на память. Только это слишком уж дорогие сувениры, такими не должны владеть обычные люди. Мы не имеем права забирать их как трофеи. Так вы готовы помочь, мадемуазель? Думаю, это очень важно для вашей страны.

Это его личный способ реституции.

Гаэль долго молча смотрела на него, пытаясь решить, не ловушка ли это, и ей почему-то показалось, что этот человек не лжет. Он очень высоко поднялся в ее глазах, особенно еще и потому, что множество разворованных картин принадлежало евреям. Похоже, он надеялся, что рано или поздно Лувр вернет их законным владельцам.

Она все еще колебалась, поэтому он счел своим долгом добавить:

— Обещаю: если попадемся, я сделаю все, чтобы защитить вас, и возьму вину на себя.

Гаэль так часто нарушала немецкие законы, что его предложение ее не пугало. И он прав: национальные сокровища, которые оккупанты все это время бесстыдно крали из музеев, принадлежат Франции. Все, что он сумеет спасти, — лишь малая часть того, что потеряли французы, но все равно это достойное дело.

Гаэль кивнула, и он улыбнулся.

— Возможно, нам следует установить небольшой ритуал: вместе пить кофе по вечерам, а потом я, например, буду давать вам буханку хлеба для матери в знак признательности за то, что четыре года жил в вашем прекрасном доме.

У нее камень с души свалился: приставать к ней он не пытался, о ее тайной жизни не догадывался. А прятать картины — кажется, такая мелочь по сравнению с тем, чем ей приходилось заниматься, даже если это слишком рискованно для них обоих.

— Я очень благодарен вам за сотрудничество. Думаю, вместе мы сделаем нечто очень важное для Франции. Мне так здесь нравится! Хотелось бы возместить причиненный нами ущерб, пусть и в ничтожно малом…

Его взгляд в упор был столь красноречив, что Гаэль все поняла. Возвращение шедевров в Лувр не сможет компенсировать гибель отца и других, но пусть будет хотя бы это.

— Вы должны пообещать, что после ухода армии вернете все в национальные музеи, а уже они определят картины на место и найдут их владельцев.

— Конечно, — заверила Гаэль.

Немец понял, что девушка сделает то, что пообещала. Он наблюдал за ней почти четыре года, имел хорошее представление о ее характере и моральных принципах и не сомневался, что она ему не солжет, потому что верно судил о людях.

Перед уходом из гостиной он дал Гаэль буханку хлеба, и она, прижав к груди, как великую драгоценность, понесла ее наверх. Хлеб, и особенно багеты, были редкостью во время войны, их почти невозможно было достать, даже при наличии карточек, поэтому подарок был дорогим.

Оказавшись в безопасности крошечной чердачной комнатки, она разломила буханку и увидела внутри маленький, свернутый в трубку холст, обернутый специальной бумагой. Вынув картину, Гаэль развернула ее и разложила на кровати. Маленький Ренуар. Головка ребенка.

Она долго смотрела на картину, прежде чем снова свернуть и спрятать в ящик комода. Она понимала, что придется поискать тайник получше, тем более если будут еще картины. Что бы подумал отец, если бы узнал, чем она занимается?

Гаэль почему-то казалось, что он бы это одобрил.

Уже в постели девушка размышляла о том, что сказал немец, о его вере в нее, о Ренуаре, лежавшем в комоде. Хлеб с вынутым мякишем она приберегла, чтобы на следующий день покормить мать.

Утром она долго бродила по поместью, прежде чем дошла до отцовской могилы.

— Ну и что ты об этом думаешь, папа? — спросила Гаэль.

Сначала дети, сейчас вот картины… Дети значили для нее гораздо больше и были связаны в первую очередь с Ребеккой и ее семьей, но прятать шедевры, чтобы потом вернуть в Лувр, — тоже своего рода подвиг. Сколько еще он доверит ей, прежде чем немцы уберутся отсюда? Гаэль часто мечтала о том дне, когда дом снова станет принадлежать ее семье и, может, когда-нибудь матери станет легче, а Ребекка вернется домой. Было бы замечательно снова увидеть ее!

По пути с кладбища Гаэль остановилась у садового сарая и решила, что лучшего места для тайника не найти. Здесь за шкафом сухо и прохладно, не найдет никто.

Она подумала о детях, которых прятала здесь на протяжении полутора лет. Матерям приходилось отдавать детей в незнакомые руки, но это все же было лучше, чем отправка в концлагеря, которые открыто называли лагерями смерти, где евреев убивали. Гаэль могла лишь молиться, чтобы Ребекку и ее семью не отослали в такой лагерь.