Молотов. Тень вождя - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 15

Молотовский пассаж служил недвусмысленным предупреждением партийным и хозяйственным руководителям о недопустимости ставить под малейшее сомнение правдивость самооговоров, полученных в застенках НКВД.

Комментируя это место в докладе Молотова, Троцкий писал:

«Читая, не веришь глазам! Эти люди утратили не только стыд, но и осторожность... Доследование “фактов вредительства” понадобилось, очевидно, потому, что общественное мнение не верило ни обвинениям, выдвинутым ГПУ, ни исторгнутым им показаниям. Однако комиссия под руководством Павлуновского, бывшего долголетнего работника ГПУ, не обнаружила ни одного факта саботажа».

Павлуновскому жить оставалось совсем немного. Близкий соратник опального Орджоникидзе, заместитель наркома тяжелой промышленности, бывший чекист Иван Петрович Павлуновский был расстреляй 30 октября 1937 года.

10 сентября 1937 года Сталин и Молотов направили секретарям компартий республик, обкомов и крайкомов, а также председателям республиканских совнаркомов, крайисполкомов и облисполкомов шифротелеграмму о вредительстве в зерновом хозяйстве. Она предписывала организовать в каждой области по районам два-три показательных процесса над вредителями в этой сфере, «приговорить виновных к расстрелу, расстрелять их и опубликовать об этом в местной печати».

Уже 2 октября 1937 года Сталин и Молотов направили новую шифровку, предписывавшую провести «по каждой республике, краю, области от 3 до 6 показательных процессов с привлечением крестьянских масс и широким освещением процесса в печати, приговорив осужденных к высшей мере наказания в связи с вредительством и бак-

териологическими диверсиями в животноводстве, приведшими к массовому падежу скота». То, что сокращение поголовья стало следствием коллективизации, власть признать не могла.

Вот что говорил Молотов по поводу женщины, которой он предлагавшиеся десять лет заключения заменил расстрелом:

— Такой случай был... Я имел этот список и поправлял его. Внес поправку.

— А что за женщина, кто она такая? — осведомился Чуев.

— Это не имеет значения, — отмахнулся Молотов.

— Почему репрессии распространялись на жен, детей? — интересовался поэт.

— Что значит — почему? Они должны были быть в какой-то мере изолированы. А так, конечно, они были бы распространителями жалоб всяких...

Из 1 600 000 человек, арестованных в 1937—1938 годах по политическим обвинениям, коммунистов, считая и вычищенных к тому времени из партии, было лишь 130 тысяч.

По поводу истребления кадров коммунистической эмиграции в СССР в 30-х годах Молотов на склоне лет рассуждал с удивительным спокойствием:

«Бела Кун едва ли был троцкист. Что послужило причиной его гибели? Думаю, он был не совсем устойчивый. В период революционного подъема он очень хорош. А уже в 30-х годах... Его компания... Был представителем Венгерской компартии в Москве. Многих тогда убрали. Много было таких, конечно, старые социал-демократы. Польских много было убрано...»

N

В общем, подписал в свое время расстрельный список на представителей братских компартий, а за что их убрали, толком и не помнит. Хотя Молотов и признавал, что «и ошибки были, и жертвы были», но, если бы Сталин не победил во внутрипартийной борьбе, жертв было бы больше. Он прямо признавался в беседах с Чуевым, что подписывал расстрельные списки большей частью на «крупных лиц» (как правило, номенклатуру Политбюро и ЦК).

В 1970 году Молотов говорил:

«1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны тридцать седьмому году тем, что у нас во время войны не было «пятой колонны». Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся. Я не считаю, что реабилитация многих военных, репрессированных в тридцать седьмом, была правильной. Документы скрыты пока, со временем ясность будет внесена. Вряд ли эти люди были шпионами, но с разведками связаны были, а самое главное, что в решающий момент на них надежды не было».

Чуев заметил: «обидно, что погибли хорошие». Молотов хладнокровно парировал:

«Такое острое дело... В острой такой борьбе, в такой сложной, которая проводилась руками не всегда проверенных лиц, иногда, может быть, злостно помогавших уничтожению хороших людей, и такие были, безусловно.

Это, знаете ли, очень сложно проверить. В этом опасность государства, особенно государства диктатуры пролетариата, всякой диктатуры — она требует жесткой дисциплины, непримиримой. А через кого проводили мы это? Через людей, которые не всегда этого хотят, а в душе даже очень противятся этому, а если почувствуют опасность, они перегнут палку, чтобы выслужиться и карьеру сохранить. И через таких людей очень и очень многие дела делаются, потому что нет готовых, чистеньких таких, очищенных от всех грехов людей, которые бы проводили политику очень сложную, трудную, сопряженную со всякими неясными моментами. Проверят — не проверят, а сама проверка не всегда подходяща бывает... Устроить чистку партии — это опасно очень. И начнут чистить лучших. Вычистят многих, которые честно, прямо говорят, а те, которые все шито-крыто держат, за начальством готовы выслуживаться, те сохранят свои позиции...

Социализм требует огромного напряжения сил, в том числе и жертв. Здесь и ошибки. Но мы могли бы иметь гораздо больше жертв во время войны и даже дойти до пора-

жения, если бы задрожало руководство, если бы в нем, как трещины и щели, появились разногласия. Если бы сломили верхушку в тридцатых годах, мы были бы в труднейшем положении, во много раз более трудном, чем оказались.

Я несу ответственность за эту политику и считаю ее правильной. Я признаю, я всегда говорил и буду говорить, что были допущены крупные ошибки и перегибы, но в целом политика была правильной. Все члены Политбюро, в том числе и я, за ошибки несут ответственность. Но есть тенденция, что большинство осужденных невинно пострадало. В основном пострадали виновные, которых нужно было в разной степени репрессировать».

Трудно сказать, каким образом можно было бы потерять в войне больше. По моим оценкам, общие потери населения СССР в Великой Отечественной войне составили более 43 миллионов человек, в том числе армия лишилась свыше половины всех мобилизованных.

Вячеслав Михайлович сетовал, что приходилось работать «с такими гадами, как Ягода», которые «нарочно нам подсовывали, и невинные попадались. Девять там, восемь, скажем, правильно, а два или один — явно неправильно. Ну, разберись во всем этом! А откладывать было нельзя. Война готовится. Вот ведь как». Себя самого он конечно же гадом не считал.