Моя бабушка - Лермонтов - читать онлайн книгу. Автор: Маша Трауб cтр.№ 11

Каково же было удивление соседок, когда торчащая в палисаднике палка оказалась георгином. Как она смогла вырасти такой здоровенной, никто понять не мог. Георгины бабушка просто ненавидела. Когда палка зацвела георгиновыми цветами, она расплакалась и пошла жаловаться Варжетхан.

– Это она специально прислала мне семена, которые я не люблю, – объявила бабушка, имея в виду свою дочь.

– Вот уж сомневаюсь, – рассмеялась Варжетхан, – Ольга в цветах меньше тебя понимает. И вообще, зачем тебе цветы?

– Всегда хотела заходить в собственный сад и срезать цветы, ставить их в вазу. А потом срезать новые. Чтобы каждый день у меня были в доме свежие цветы в вазе.

– Ты и так пионы рвешь, тебе мало?

– Я хочу собственные пионы рвать. В собственном палисаднике. Варжетхан, посади мне что-нибудь, я тебя умоляю. Ты же можешь. Ну хоть однолетние какие-нибудь цветочки. Пусть у меня хоть один сезон цветы будут.

Так, с легкой руки Варжетхан и, как считали соседки, не без применения заклинаний у бабушки появились розовые кусты. Несколько штук в палисаднике и один за туалетом. Тот, который за туалетом, выдавал особенно красивые бутоны. Впрочем, розы в палисаднике хоть и были помельче, но не менее красивые. Бабушка их не срезала, а всячески оберегала – и сухие листы подрезала, и поливала.

У мамы тоже была тяжелая рука. Но я помню, что у нас всегда стояла фиалка на окне. Обычный цветок, подаренный кем-то из гостей. Мама эту фиалку то заливала водой, то засушивала, то сбрасывала в нее пепел, промахиваясь мимо пепельницы, но фиалка цвела. Никакие другие цветы в доме не приживались. Фиалка, пережив засуху, наводнение, отравление табачным дымом, заморозки (мама как-то оставила на время отъезда открытую форточку), умерла не своей смертью.

Соседка тетя Люся оставила нам на хранение, или, как теперь принято говорить, «на передержку», своего кота Максика. Чем думала тетя Люся, прекрасно знающая мою маму и ее любовь к цветам и животным, я не знаю. Возможно, она рассчитывала перевоспитать Максика, который был наглым котярой, метил все вокруг, гадил в тапки, ел только хек и говядину и измотал тетю Люсю своим поведением. Мама честно отказывалась взять Максика на воспитание, но тетя Люся не стала ее слушать. Она уехала в Крым. Ей было все равно. Она мечтала о Крыме последние пять лет, и даже любовь к Максику не могла ее остановить. Надо же было такому случиться, что спустя два дня после отъезда тети Люси, в течение которых кот пометил все мамины туфли, исцарапал обивку на кресле и воротил нос от хека, маму отправили в срочную командировку. Меня, как и Максика, на время маминых командировок тоже отправляли на «передержку» или к бабушке, или к друзьям. Или к друзьям друзей.

Мама быстро нашла для меня временное пристанище (дети вызывают большее сочувствие, чем животные), но Максика, о несносном поведении которого мама успела рассказать в подробностях всем близким и дальним знакомым, брать никто не хотел. И уж тем более кормить его хеком и говядиной.

Маме ничего не оставалось, как оставить Максика одного в квартире. Из всего живого там была только фиалка. Но фиалка привыкла к разгрузочным дням и аскетичному образу жизни, так что даже не рассчитывала на то, что ее отдадут в добрые руки.

Мама завалила кухню хеком – отварным и мороженым, набросала в тарелку колбасы и старых сосисок, налила воды в супницу, чтобы Максик не умер от обезвоживания, и уехала в командировку.

Командировка затянулась. Тетя Люся прислала телеграмму, что тоже задерживается еще на неделю. А может, и на две. Друзья друзей готовы были меня удочерить еще хоть на год. Так что все складывалось удачно. Только не для Максика и фиалки. Про них все забыли напрочь, включая законную хозяйку кота, которая даже не спросила, хорошо ли Максик кушает хек.

Возвращаясь из командировки, мама заехала в овощной магазин – купила свеклы, капусты, морковки, лука, чтобы довезти все на такси, а не тащить потом самой. Когда она открыла дверь квартиры, то увидела промелькнувшую тень. Мама, успев бросить сумки в коридор, захлопнула дверь с другой стороны. Про Максика она не сразу вспомнила. Решила, что в квартире завелись крысы. Когда она снова осторожно приоткрыла дверь, ее догадка подтвердилась – в сумке с овощами сидело существо и жрало капусту. Мама вошла, изо всех сил пнула ногой сумку, и оттуда выскочил Максик с капустным листом в зубах.

Максик исправился. Он больше не просил свежего хека и говядины. Он соглашался на все – фрукты, овощи, макароны и котлеты. Он перестал метить территорию и вел себя как кастрированный кот – ел и спал, ел и спал. И полюбил капустные листы и морковку, только не чистую, вымытую, а грязную.

Максик ластился к вернувшейся из Крыма хозяйке, чего раньше за ним не водилось, и позволял тягать себя за хвост внуку тети Люси. За страдания ему выдавали докторскую колбасу и наливали сливки.

Мама не стала рассказывать соседке, что Максик может питаться даже фиалкой. Он объел несчастный цветок до земли. Ни листика не осталось. Мама не стала выбрасывать горшок и использовала его как раньше – в качестве пепельницы.

Но тема цветов на этом в нашей семье не исчерпалась.

В период увлечения бабушки цветоводством у нее появился поклонник. Тут я должна объяснить. То, что бабушка вышла замуж, ничего не значило. Она, как и прежде, продолжала засиживаться на работе, ездить в командировки и вести тот образ жизни, к которому привыкла.

У бабушки всегда было много почитателей ее таланта. К мужчинам она относилась как к друзьям и очень удивлялась, если они вдруг видели в ней женщину. Нет, никаких романов у нее не было. Может, поэтому ее муж спокойно относился к тому, что к бабушке приезжали мужчины всех возрастов из города, из соседних сел. Или он просто привык и смирился. Бабушке, скорее всего, и в голову не приходило, что ее мужу могут быть неприятны визиты незнакомых мужчин.

У бабушки в тот день был день рождения. Она проснулась утром, умылась, оделась, удивляясь, откуда доносится такой прекрасный запах. То ли воздух так пах, то ли соседи траву покосили – бабушка очень любила запах свежескошенной травы. Когда она вышла на летнюю кухню, там сидел ее поклонник, будем так его называть, специально приехавший из города пораньше. На столе в красивой хрустальной вазе стояли розы. Бабушка ахнула. Розы были свежайшие, чуть ли не с каплями росы на лепестках.

– Какая красота. Никогда у меня таких роз не было! – воскликнула бабушка, будучи уверена в том, что ее поклонник купил цветы в городе и каким-то чудом их довез.

– А? Розы? Нет, я тебе вазу подарил! – удивился в свою очередь поклонник.

Бабушка уставилась на хрустальную бадью.

– А цветы откуда? Ты ведь и цветы… привез? – уточнила бабушка.

– Нет. Зачем? Не довез бы! У тебя срезал. Ты же сама говорила, что срезаешь в палисаднике цветы. Тебе нравится ваза? Я хотел в коробке вазу подарить, но коробка помялась. Некрасиво. А так – красиво.

Помимо гладиолусов бабушка ненавидела хрусталь во всех видах, который ей исправно дарили на день Победы и майские праздники «от лица сельсовета». Хрусталь пылился или в ее кабинете в редакции газеты, или использовался не по назначению. В конфетнице могли храниться нитки, в вазе для фруктов – мишура для Нового года, а одну из ваз – здоровенную бандуру размером с бочонок для засолки огурцов – бабушка использовала как пресс-папье.