Петр Великий. Убийство императора - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Измайлова cтр.№ 19

Н. Н. Молчанов пишет: «…нелепо было и думать о преобразовании России с помощью одних только иностранцев. Ведь речь шла не о колонизации, а о возрождении величия извечной Руси. Соратников предстояло найти и ВОСПИТАТЬ (выделено мною. — И. И.). И они должны были быть русскими, ибо в противном случае народ России совсем не понял бы смысла деятельности преобразователя» ^[17].

Но, несмотря на все это, враждебный Петру лагерь внутри России начал формироваться именно на этой основе. Врагов государя принято называть «приверженцами старых порядков».

Хотя в основе их враждебности, пожалуй, все тот же древний как мир страх — страх потерять власть, утратить нажитое, твердую почву под ногами. Любая реформа, любое преобразование всегда сотрясает общество, колеблет устои, и всегда находятся люди, которым эти потрясения страшны. Это бывает и в случае дурных перемен (но интересно, что тогда недовольных обычно меньше!), и в случае перемен необходимых. У большинства людей сознание устроено таким образом, что человек склонен цепляться за уже существующий порядок, даже если он его не устраивает. Принцип простой: «А вдруг будет еще хуже?» И так как любые перемены всегда заставляют испытывать временные (иногда довольно продолжительные) трудности, неудобства, порой бедствия, люди шарахаются от реформ, ужасаясь им еще до того, как они наступают.

Достаточно вспомнить, сколько в России было противников крепостного права среди… крепостных крестьян! У кого помещики были плохие, жестокие, те, скорее всего, были «за». Но жестоких помещиков, что бы ни писали советские историки, было совсем не так уж много — вспомним, какое потрясение вызвал во всей России судебный процесс по делу помещицы Салтыковой. А если помещик не плох, или хотя бы не так уж плох, то к чему терять устойчивое положение, место, владения, землю, которую можно обрабатывать, будучи уверенным, что никто ее не отберет, потому что она принадлежит барину, а барин за свою землю постоит! Конечно, огромная масса народа обрадовалась «воле», однако голоса «против» звучали еще долго.

Кстати, первым из русских царей, кто стал думать об отмене крепостного права, был именно Петр I. Однако положение в стране и необходимость использовать дворянство, как основную движущую силу реформ, не позволили поставить этот вопрос на повестку дня. Это было еще одним слишком сильным потрясением, которое могло разрушить все прежние социальные отношения и привести к взрыву. Недовольных очень многими царевыми делами и без того оказалось немало.

Итак, можно сделать вывод: уже на заре реформ в России появились люди, а значит, появились силы, готовые оказать сопротивление царю, а значит, при удобном случае, его уничтожить. Но, как мы увидим позднее, это было не так просто сделать.

Почти все историки, неважно — славянофилы или западники, считают непримиримыми врагами государя Православную церковь и ее иерархов. Для такого мнения, по правде сказать, есть немало оснований.

Спокон веку жизнь русских людей была самым тесным образом связана с православным образом мысли, с православным укладом. Это не было, как пытаются представить историки советского времени, каким-либо духовным насилием. Православие, выражаясь нынешним языком, глубоко соответствовало русскому менталитету. Правда, довольно долго жили на Руси и пережитки язычества, но то были отголоски не религии — института жречества у древних славян не было, и их языческие традиции нельзя называть религиозными. Просто в иных местах сохранялись обычаи предков, которым вольно-невольно противопоставлялись обычаи новые. И все же душа русского народа была с самого начала раскрыта для светлой веры в Бога Воскресшего, для красивой и торжественной религии, пришедшей из Византии. (А не то, как объяснить нынешнее стремительное возрождение православия в России, где его семьдесят лет выжигали каленым железом, обвирали и ошельмовывали как только могли, со всей мощью современной пропагандистской машины?)

Парадокс допетровской России (а о том, что «допетровской» она была не несколько веков, а всего несколько десятилетий, мы уже говорили), так вот один из ее парадоксов заключается в том, что по устоям веры именно тогда был нанесен сильнейший удар, возможно, даже более страшный, чем в советские времена.

При государе Алексее Михайловиче православная церковь разделилась сама в себе. Мы уже касались печальных последствий реформы, проведенной патриархом Никоном. И уже отмечали, что причины, двигавшие Никоном, были отнюдь не разрушительного характера. Он как раз стремился привести церковную службу и традицию в соответствие с традициями византийскими. Но при той государственной неустойчивости, которая осталась после Смутного времени, эта реформа сыграла роль фитиля, поднесенного к пороховой бочке. Возникновение раскола, смертельная вражда, разделившая русских людей, вызвали самые страшные последствия. Вместо призыва к любви и терпению с амвонов (что никонианских, что раскольничьих) стали звучать проклятия. Потребовались долгие десятилетия, чтобы православная церковь, которую расколу все равно не удалось уничтожить, сумела преодолеть и залечить эту духовную рану.

На фоне болезни, которую переживала церковь, развивалась и тогдашняя болезнь общества. Безделие и разврат боярской верхушки — не выдумки советских историков, это действительно имело место быть. Нежелание трудиться для своего Отечества, сребролюбие, лицемерие — много в чем можно было упрекнуть тех, кто по самому своему положению мог и обязан был отдавать России свои силы и умы.

Увы, коснулись эти неприятные явления и церковной жизни. Раскол породил то, с чем верующему человеку всего сложнее бороться: сомнение в вере. Если эти утверждают, что молиться надо ТАК, а те говорят: нет, молись ПО-ДРУГОМУ, то как молиться-то?

Были и среди священников-раскольников и среди никонианцев люди самой пламенной веры, самого искреннего служения. А были и слабые, которым казалось, что строгое, затвердевшее следование догме (той либо другой) может заменить в опустошенных расколом душах настоящую благодать.

Самым догматичным, самым «затвердевшим», в светских ли, в религиозных ли традициях стал московский царский двор. Борьба за власть, предшествовавшая воцарению Романовых, последующее соперничество между Милославскими и Нарышкиными, — все это наполнило величественные кремлевские палаты ядом вражды под покровом лицемерного благочестия. Вряд ли при таком дворе мог удержаться священник, у которого хватило бы духа с этим бороться.

Конечно, к патриарху Иоакиму это ни в коей мере не относится. Высота сана делала его почти недосягаемым для боярского и отчасти даже для царского гнева. Он был человеком строгих устоев и правил, никонианцем по совести, а не по расчету, яростным приверженцем традиций и устоев старой Руси.

Но именно он поддержал юного Петра в его борьбе с царевной Софьей. И дело тут не только в том, что Петр был законно избран народом и боярами. Иоаким не мог не видеть пагубных, с его точки зрения, увлечений царя, его повышенного интереса к Западу, но видел он, конечно, и его искреннюю любовь к России, стремление служить ей. Всего этого не было в честолюбивой и себялюбивой Софье, в умном, но недалеком Голицыне, в боярах, обеспокоенных лишь удержанием власти и привилегий.