Россия: народ и империя - читать онлайн книгу. Автор: Джеффри Хоскинг cтр.№ 129

Однако после переворота 3 июня 1907 года правительство заняло гораздо более жесткую позицию в отношении профсоюзов. Министерство внутренних дел предупредило, что они «принимают вполне определенный характер социал-демократических организаций и, следовательно, крайне опасны для государства».

Полиция вела пристальное наблюдение за деятельностью профсоюзов и при малейшем намеке на недовольство режимом, не колеблясь, запрещала митинги и даже целые профсоюзные отделения. Чрезвычайные законы, сохранившиеся во многих губерниях, облегчали возможность уничтожения профессиональных союзов. Работодатели все менее охотно вступали в серьезные переговоры с ними. В среде рабочих воцарялись бездеятельность и разочарование. Как это ни странно, но в подобных условиях лучше всего выживали те профсоюзы, в которых имелось крепкое ядро социал-демократов, обычно меньшевиков, вносивших мотивацию и организацию.

То, что после 1907 года рабочее движение оказалось на полулегальном положении, объясняет, почему расстрел рабочей демонстрации на Ленских золотых приисках в апреле 1912 года вызвал такой бурный всплеск протестов, местами вылившийся в самые непредсказуемые формы. Стачки и демонстрации, часто под политическими лозунгами, вспыхивали и угасали; их возглавляли молодые, квалифицированные и нетерпеливые рабочие, не желающие признавать никакого внешнего руководства. В 1913–1914 годах большевики, лучше уловившие это настроение, сумели бросить вызов меньшевикам и приобрести решающее влияние в нескольких профсоюзах. Но даже они часто оказывались застигнутыми врасплох бунтарским настроением рабочих. Накануне войны, в июле 1914 года, в некоторых промышленных районах Петербурга рабочие возвели баррикады.

То, что рабочие не верили в существующий порядок, прежде всего объясняется отношением правительства к их движению. Как было заявлено на митинге на одном из петербургских заводов через год после начала войны, в сентябре 1915 года: «Мы будем защищать наше отечество, когда нам дадут полную свободу формировать трудовые организации, полную свободу слова и печати, свободу на забастовку, равноправие всех национальностей России, восьмичасовой рабочий день и когда помещичья земля перейдет к беднейшим крестьянам».

Одной из сфер, где после 1905 года гражданское общество шагнуло далеко вперед, стали средства массовой информации, главным образом пресса. По данным официальной статистики, количество периодических изданий в России с 1900 по 1914 год утроилось, тогда как число газет возросло в десять раз. Резкий скачок произошел сразу после 1905 года; затем процесс продолжался благодаря ослаблению цензуры и стремительному росту политического сознания, сопутствующего созданию Думы и политических партий. Не так легко оценить число читателей, но, похоже, к 1914 году каждый второй или третий взрослый в России регулярно читал газеты. Значительную часть читателей составляли крестьяне. Что касается городов, там большинство взрослого населения, включая простых служащих и рабочих, интересовалось прессой. Начали выходить газеты, предназначенные специально для полуобразованной, бедной части городского населения, например, газета «Копейка», на второй год публикации распространявшаяся уже в количестве 250 тысяч экземпляров.

Поражает не только распространение прессы, но и объем поставлявшейся информации и разнообразие выражаемых мнений. В 1905 году правительство отказалось от предварительной цензуры, отменив ее даже для изданий, содержащих менее 160 страниц, но оставило за собой право штрафовать, приостанавливать издание и закрывать печатные органы, которые «публиковали ложную информацию», «поощряли беспорядки» или «провоцировали враждебность населения к официальным лицам, солдатам или правительственным учреждениям». В провинции сохранение чрезвычайного положения и относительная финансовая уязвимость газет и журналов часто давали властям возможность остановить распространение нежелательной информации. Но в больших городах, особенно в Петербурге и Москве, редакторы нередко шли на риск — лучше заплатить штраф, но возбудить интерес у публики и увеличить продажу. Закрытые журналы часто возобновлялись после недолгого перерыва под другим названием.

Задачу редакторов в немалой степени облегчало существование Думы. Они могли публиковать все, что говорилось во время заседания палаты, так как, по сути, всего лишь передавали информацию, содержавшуюся в официальных стенографических отчетах. Например, в январе 1912 года октябристская газета «Голос Москвы» попыталась опубликовать письмо эксперта-богослова, высказавшего предположение, что Распутин принадлежит к еретической секте хлыстов и, следовательно, не должен регулярно посещать двор и влиять на политику церкви. Весь тираж конфисковали, но Гучков представил запрос в Думе, содержавший полный текст письма, и таким образом сделал его доступным всем газетам страны, благодаря чему письмо получило гораздо более широкую огласку, чем если бы не было запрещено.

В этом смысле Россия внезапно стала частью мира XX века, со всеми проблемами сенсационности, свободы прессы и ее ответственности. Газеты с восторгом сообщали жуткие детали преступлений и скандалов. Волна терроризма, все еще достаточно высокая в 1907 году и пошедшая на убыль только позже, предоставила талантливым журналистам огромный материал, чтобы пугать публику и разжигать аппетиты к очередным новостям. Интригующие и сенсационные детали дела Азефа передавались газетами день изо дня. В популярности им не уступали слухи и намеки о религиозной деятельности и сексуальных похождениях Распутина.

Значительная степень свободы прессы, несомненно, помогала как дискредитировать власти (включая самого императора) в глазах населения, так и усиливать политический конфликт, определяющийся социально-экономическими и этническими мотивами. С другой стороны, газеты представляли также и новый образ русской нации. То, что газеты обращались к рабочим и крестьянам, не отличая их от других классов населения, уже предполагало какое-то национальное единство. Этому способствовали и растущее внимание к русской культуре и искусству, а также чествования писателей и мыслителей, апогеем которых стал 1910 год, когда умер Лев Толстой. Частые репортажи из нерусских регионов порождали интерес и гордость у читателей, чувство принадлежности к имперскому сообществу, определявшемуся не только царем и православной церковью.

Все новые и непривычные возможности для контакта с народом подвигнули общественность, и интеллигенцию как ее радикальное крыло, к попытке переоценки позиций, которые они занимали в течение долгих десятилетий неустойчивых отношений с народом. Поражение революции 1905 года поставило под вопрос привычное мнение, согласно которому образованная часть общества автоматически отождествлялась с народом и должна была служить ему. Опыт близкого общения показал: у масс имеются свои интересы, и они вовсе не обязательно согласны принять руководство вышестоящих. Этот опыт также обозначил опасности мировоззрения, не придающего значения ценностям собственности, закона и культуры. Данные ценности имели крайне важное значение для интеллигенции: без них ей нечего было предложить ни народу, ни даже себе, и наверняка невозможно было создать гражданское общество. Духовный аскетизм прежнего поколения интеллигентов теперь казался неуместным.