Семена времени - читать онлайн книгу. Автор: Джон Уиндем cтр.№ 37

– Хайморелл намеревался забраться как можно глубже в прошлое, но поставил себе одно ограничение – следовало выбрать такую хроноточку, где он мог бы собрать аппарат для обратного перемещения. Если уйти слишком глубоко, наверняка столкнешься с нехваткой определенных металлов, с тем, что электричества нет, а о точности инструментов не приходится говорить. В таком случае на то, чтобы построить аппарат, понадобилось бы несколько лет. Определив хроноточку, Хайморелл начал устанавливать контакт. Он искал человека, чье сознание, если можно так выразиться, почти отделилось от тела. К сожалению, большинство из тех, кого ему удавалось найти, оказывалось на грани смерти. В конце концов он наткнулся на вас и сильно удивился: ваше сознание то цеплялось за тело, то рвалось прочь.

– Наверно, из-за наркотиков? – предположил я.

– Может быть. Определив ритм этих «колебаний», Хайморелл предпринял попытку. И вот вы здесь.

– А он там. Ваш друг не подсчитывал, сколько времени может уйти на то, чтобы построить аппарат?

– Откуда ему было знать? Все зависит от того, легко ли найти необходимые материалы.

– Поверьте мне на слово, быстро ему не управиться. В теле одноногого инвалида…

– Он обязательно вернется, – сказала Клитассамина.

– Я постараюсь этого не допустить.

Она покачала головой:

– Сознание человека с чужим телом, каким бы замечательным оно ни было, связано гораздо слабее, нежели с тем, в котором впервые появилось на свет. Рано или поздно Хайморелл добьется своего, а вы даже ничего не почувствуете, потому что будете спать.

– Поглядим, – отозвался я.

Мне показали аппарат для переноса сознания. Ящик величиной с портативную пишущую машинку, две полированные металлические рукоятки, набор заполненных какой-то жидкостью линз. Внутри ящика обнаружилось кошмарное переплетение проводов, трубок и трубочек. Я довольно улыбнулся, подумав, что такую штуку не соорудить ни за несколько дней, ни за пару недель.

Шло время. Безмятежное существование, которое вели обитатели этого мира, поначалу показалось целительным, но вскоре я поймал себя на желании выкинуть что-нибудь этакое, чтобы нарушить проклятую безмятежность. Клитассамина водила меня по огромному зданию.

На концертах я сидел, изнывая от скуки, поскольку ничего не понимал, а публика между тем впадала в нечто вроде интеллектуального транса, который вызывали странные гаммы и диковинные гармонические последовательности. В одном таком зале имелся вдобавок громадный флуоресцентный экран. На нем играли цвета, которые каким-то образом создавались самими зрителями. Я маялся, а все вокруг наслаждались; то и дело, неизвестно с какой стати, слышался общий вздох или раздавался дружный смех. Я как-то отважился заметить, что некоторые сочетания цветов поистине великолепны; из того, как были восприняты мои слова, явствовало, что я сморозил глупость. Лишь на представлениях в трехмерном театре я мог худо-бедно следить за ходом действия; признаться, оно меня частенько шокировало.

– Разве можно подходить к поведению цивилизованных людей с вашими примитивными мерками? – высокомерно осведомилась Клитассамина, когда я поделился с ней своими ощущениями.

Однажды она привела меня в музей, который представлял собой хранилище приборов, воспроизводивших звуки, изображения или то и другое одновременно. С помощью этих приборов мы все глубже погружались в прошлое. Мне хотелось заглянуть в мое собственное время, но…

– Сохранились только звуки, – сообщила Клитассамина.

– Ладно. Включите, пожалуйста, какую-нибудь музыку.

Она пробежалась пальцами по панели управления. Под сводами зала зазвучала музыка – знакомая и невыразимо печальная. Внимая, я ощутил внутри себя пустоту и безмерное одиночество. Нахлынули воспоминания, причем, как ни странно, детские. Ностальгия, чувство жалости к себе, скорбь по утраченным надеждам и радостям были настолько сильными, что по моим щекам заструились слезы… Я больше не ходил в тот музей. Хотите знать, какая именно музыка воскресила во мне мир детства? Нет, не симфония Бетховена и не концерт Моцарта, а незатейливая песенка «Родительский дом»…

– Тут что, никто не работает? – спросил я у Клитассамины.

– Почему же? Кто хочет, тот работает.

– А как насчет обязанностей, от которых никуда не деться?

– Вы о чем? – озадаченно проговорила она.

– Ну, кто-то же должен производить продукты питания и электроэнергию, убирать отходы и тому подобное…

– Этим занимаются машины. Неужели вы думаете, что люди могли так низко пасть? Мы еще не окончательно выжили из ума.

– А кто обслуживает машины?

– Они сами себя обслуживают. Механизм, который на это не способен, является не машиной, а более или менее простым инструментом, не правда ли?

– Наверно, – откликнулся я. Мысль Клитассамины показалась мне весьма здравой. – Получается, что лично вы бездельничали на протяжении… гм-м… четырехсот лет, раз это тело у вас четырнадцатое?

– Как сказать. Я рожала детей. Трое из них, кстати, оказались вполне нормальными. Кроме того, я занималась евгеникой. У нас исследования в этой области ведет буквально каждый первый: все уверены, что уж им-то непременно удастся открыть путь к спасению человечества. Увы, пока ничего подобного не случилось.

– А вам не надоело продлевать жизнь?

– Некоторые не выдерживают и отказываются от нового переселения, однако это считается преступлением: нельзя отвергать шанс на спасение. К тому же вы зря думаете, что мы живем скучной жизнью. При переносе человек попадает в совершенно неизвестный мир чужого тела. Должно быть, так чувствует себя весной молодой побег… Да и те железы, влиянием которых вы столь озабочены, тоже воздействуют на организм; вкусы и привычки меняются от тела к телу. Однако, несмотря на это, человек в общем и целом остается самим собой, сохраняет все воспоминания; он просто становится моложе, преисполняется надежд, думает, что уж на сей раз… А потом снова влюбляется, безрассудно и сладко, как будто впервые. Чтобы осознать, каково вновь обрести молодость, нужно дожить до пятидесяти.

– Понятно. Между прочим, я осознаю то, о чем вы говорите, поскольку до переноса находился в жутком состоянии. Но любовь… Целых четыре года я не смел думать о любви.

– Кто мешает вам подумать о ней сейчас?

– Что произошло с моим миром? Помнится, он шаг за шагом приближался к катастрофе. Должно быть, разразилась новая мировая война и почти все погибли?

– Вовсе нет. Все было гораздо прозаичнее. Он вымер – как и многие предыдущие цивилизации.

Мой мир со всеми его сложностями и противоречиями… Покорение расстояний и скоростей, стремительное развитие науки…

– Вымер, – повторил я. – Как же так? Этого не может быть. Наверняка что-нибудь да случилось.

– Нет. Ваш мир погубил патернализм. В стремлении к порядку проявляется подспудное желание обеспечить собственную безопасность. Желание вполне естественное, однако средства, которыми его пытались осуществить… Ваш мир приобрел статичность, перестал развиваться и поэтому не сумел приспособиться к изменившимся условиям, разделив участь многих предыдущих культур.