С сердцем не в ладу - читать онлайн книгу. Автор: Буало-Нарсежак cтр.№ 132

— У меня возникли, как мне кажется, неплохие мысли относительно этого старого дядюшки из Кольмара…

И он излагал свои хитроумные планы, которые причиняли мне боль, потому что я уже начинала задаваться вопросом: не жил ли он всегда в неком воображаемом мире, в некой жестокой сказке, все персонажи которой были для него лишь марионетками? Не была ли и я сама одной их этих марионеток? А почему бы и нет? Но я верила Мартину. Всю войну я прожила в Бразилии. Известия доходили до нас, приглушенные расстоянием. Лагеря заключенных — это было так диковинно, совершенно непостижимо! Когда Мартин признался мне, что скрывается от правосудия, что его считают военным преступником, он, казалось, был так мало этим обеспокоен, так откровенен и убедителен, объясняя все это глупой ошибкой властей, что я готова была поручиться: он невиновен. Его история звучала весьма убедительно: на него было возложено руководство фортификационными работами где-то в Восточной Пруссии, название местности я даже не запомнила. Он повиновался. Множество людей умерло там от истощения, говорил он. И спешил добавить, что он тут ни при чем. Приводил в пример Панамский канал и крупные магистрали, построенные буквально на костях. Он был простым солдатом и выполнял приказ… Разве подвергались преследованию те, кто проложил знаменитую дорогу в Бирме? Я убеждена, что любая другая двадцатилетняя девушка на моем месте при тех же обстоятельствах слушала бы его с таким же доверием. А потом, он был так красив, так трогателен в образе изгнанника! Мне казалось, что он бесконечно нуждается в любви, чтобы забыть все эти ужасные годы… Нет, я не раскаиваюсь, что полюбила его… Я уверена к тому же, что он испытывал ко мне сильное, очень искреннее влечение, чуть ли не страсть, в той мере, в какой он был способен забыть о самом себе. Однако эта страсть — теперь я ясно сознаю это — была частью спектакля, который он разыгрывал для самого себя. И я думаю, что сейчас он даже рад был, придумывая жизнь Поля де Баера, продемонстрировать мне наконец свое истинное лицо. Это для меня сочинял он романтические перипетии, чтобы смутить мою душу, а также доказать мне, что у него в запасе немало хитроумных ходов и приемов. Он хотел казаться опасным, чтобы запугать меня, лишний раз навязать свою волю, но словно бы забавлялся, обсуждая эту историю с присущим ему цинизмом. Раз он был «потенциально» мертв, он не желал упустить случая нам об этом напомнить.

И вот на моих глазах постепенно подготавливалась ловушка… Разрабатывалась история, с помощью которой они собирались заманить в западню невинного человека.

— Идиотская выдумка, — повторял Мартин. — Всю ответственность за нее несет Франк.

Но он заставлял Франка, как настоящего актера, репетировать сцену его будущей встречи с Жаком.

— Допустим, я — Жак Кристен… Как ты подойдешь ко мне?.. Нет, не так. Видно, что ты никогда не испытывал нужды! Деньги, в первую очередь деньги. Скажи ему о деньгах. Сразу же. Пусть он пощупает чек. Сунь ему его под нос… Но предупреждаю… Он пошлет тебя ко всем чертям, потому что твоя история никуда не годится. Двойник, потеря памяти. Чистое безумие.

Он беззвучно смеялся. Всеми своими морщинками. К концу у меня уже не было сил присутствовать на их совещаниях. Большой портрет для гостиной Мартин нарисовал без моего ведома в своей спальне по фотографиям, которые привез Франк. Когда я увидела этот портрет в первый раз, когда Жак оказался среди нас, как покойник, образ которого благоговейно хранят, между Мартином и мной разыгралась бурная сцена. Или, вернее, вспылила я одна. Он же был абсолютно спокоен. И даже более того, он изучал меня, так через лупу рассматривают насекомое. Когда же, обессиленная, я замолчала, он сказал:

— Дорогая Жильберта, вы глубоко заблуждаетесь. Я ни о чем вас не прошу. Я вполне понимаю вашу щепетильность. Но не забывайте, эта комедия не может иметь успеха. Я не препятствую Франку, раз это его забавляет. Пусть ставит свой опыт. Пусть. Меня уже больше нечего принимать в расчет…

Он хотел, чтобы я почувствовала себя виноватой. Он хотел внушить мне, что у меня не больше здравого смысла, чем у Франка, раз я принимаю всерьез то, что для него было лишь развлечением, от которого он уже устал. Начиная с этой минуты он как будто бы потерял всякий интерес к этой истории. Франк снова уехал. Потом позвонил по телефону и сообщил, что подсек рыбу. Говорила с ним по телефону я. Мартин, удалившись в свою башню из слоновой кости, выказывал полнейшее безразличие. Казалось даже, что он на моей стороне, что ему смертельно надоело глупое упрямство Франка. Ему почти удалось убедить меня, что все провалится, что Кристен и дня не проведет на вилле. Он гораздо раньше меня понял, что если я не раскрою их обман сразу же по приезде Жака, то потом ничего не смогу сказать. А благодаря моему молчанию станет возможным то, что он якобы считал совершенно нереальным. То был невероятно хитрый маневр. Но он оказался слишком уж хитроумным. И теперь я знаю, кто такой Мартин фон Клаус. Так же как знаю, кем были Гармиш, Штауб, фон Курлиц! И почему их казнили. Есть ненависть, которая не может угаснуть. Но в жертву будет принесен Жак… Мне стыдно. Мартин смотрит на меня. Он смотрит на Жака. Он страдает не меньше меня. Но этого еще недостаточно.

30 июля

Я перечитываю свои вчерашние записи. Я должна внести исправление: Мартин страдает больше меня, потому что Жак — настоящий «артист», как бы он его ни высмеивал. Волшебные звуки скрипки, запевшей как бы по его повелению, ежечасно развенчивают миф о таланте Мартина, созданный им самим, повергая того в состояние холодной ярости. Когда он слышит, как его любимые произведения под смычком другого превращаются в восхитительные мелодии, когда его собственная скрипка под чужими пальцами дрожит, трепещет, смеется и плачет, словно неверная жена в объятиях любовника, он обращает ко мне свои синие ледяные глаза, и едва заметные капельки пота выступают у него на висках. Я же, из остатков щепетильности, сохраняю спокойный и чуть ли не рассеянный вид. Мартин, конечно, предпочел бы, чтобы я выдала свое волнение, тогда он одним словом заставил бы меня замолчать. Но он слишком умен, чтобы открыто выказывать свою досаду. Напротив, он пытается сохранять хладнокровие умелого игрока.

— Мне кажется, ваш протеже делает успехи, — шепчет он. — Надо признать, для уличного музыканта, подобранного в кабаке, он играет вполне сносно.

Молчание.

— Если бы он соблюдал такт, он был бы невыносим.

Молчание.

Его гнев обрушивается на Франка. Мартин говорит ему ужасные вещи, и Франк не протестует. Случается, они ссорятся по-немецки, и я вижу, как Франк делает над собой огромное усилие, чтобы сдержаться. Мешки у него под глазами дрожат. Он становится по стойке «смирно». Это помогает ему все вынести. Я никогда не узнаю, какие таинственные узы связывают этих людей. К тому же я начинаю путать даты, путать страны. Мне бы надо заглянуть в свои старые записи. Была Бразилия, где Мартин проработал некоторое время архитектором то на строительстве новой столицы, то в Рио. Потом мы обосновались в Нигерии, откуда совершали путешествия на Острова Зеленого Мыса. Затем был Египет. Кажется, именно в Каире Мартин в первый раз заговорил со мной о Франке. Просто намекнул: «Я знаю немало таких, кто сумел выкрутиться… кому удалось проскочить. Я представлю тебе Франка… Он нам поможет». Это означало, что мы должны будем еще раз сменить фамилию. И страну. Мы переехали во Францию, где у Мартина, благодаря его прекрасному знанию французского языка, было больше всего шансов не привлечь к себе внимание. Франк сразу же присоединился к нам. Он подыскал нам виллу и раздобыл новые документы. Имя Поля де Баера фигурирует в книге записей гражданского состояния. С тех пор Франк больше не покидал нас; он стал нашим фактотумом ^[7]. Мне казалось, что этот Франк как бы служил связным с бывшими товарищами Мартина, но, может быть, я и ошибаюсь. Мартин всегда избегал моих вопросов. Вероятно, Франк, используя свои таинственные каналы, имеет также возможность размораживать капиталы, которые Мартин поместил в начале войны в Швейцарии. Однако совершенно ясно: с тех пор как мы здесь обосновались, мы никогда не испытывали недостатка в деньгах. Служил ли Франк в свое время под командованием Мартина?.. Вполне вероятно. Был ли он у него унтер-офицером или еще кем? Трудно сказать. Между ними существует какая-то близость, которой я не могу подобрать название. Это не дружба в обычном понимании этого слова. Тем не менее их связывает очень тесная, ревнивая, а порой и сварливая привязанность, что-то вроде родственных уз. Франк, естественно, не любит меня. Мы стали врагами с первого взгляда. Я полагаю, он никогда не мог мне простить, что я француженка, а следовательно, посторонняя в их тайном сообществе. Но мысль эта не сразу пришла мне в голову. Я, конечно, заметила во время наших странствий, что Мартин старался близко ни с кем не сходиться, что он наводил самые подробные справки о людях, с которыми мы были вынуждены часто встречаться. Эта осторожность легко объяснима. Но я приписывала простой случайности тот факт, тем не менее. поразительный, «что Мартин всегда встречал кого-нибудь, кто мог бы быть ему полезен, когда нам бывали нужны новые документы или деньги. «Повезло», — говорил Мартин. Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что по всему свету рассеяны люди, которые не желают смириться с ролью уцелевших после сражения и которых связывают между собой не знаю уж какие воспоминания! Доказательство этому я получила, когда увидела, как буквально поблек и высох от горя Мартин, когда узнал о похищении Адольфа Эйхмана в Буэнос-Айресе. Никаких с его стороны объяснений. Он просто стал чуть молчаливее и чуть более скрытным. Прошло немало времени. И вот однажды он показал мне три строчки в какой-то газете, в отделе происшествий, которые он обвел красным карандашом. Сообщалось о смерти в Афинах некого Хайнака, погибшего при падении в шахту лифта.