Демон Господа - читать онлайн книгу. Автор: Уэйн Барлоу cтр.№ 48

При свете глифа Элигор снова уловил странное подергивание века барона.

— Не сомневаюсь, Фарайи, — сказал Элигор ровно, но искренности в голосе не было.

Он как раз сильно сомневался, хотя и не понимая почему. Барон явно изменился, и Элигору эти изменения не нравились. Но что произошло с этим спокойным и рассудительным странником Пустошей? Что разъедает его изнутри? Да, за бароном нужно наблюдать внимательно, и лучше заняться этим лично. Не хотелось бы, чтобы новая энергия обернулась против Саргатана.

— Надо бы все это прибрать. — Элигор скупым жестом указал на беспорядок в помещении. — Пусть остается между нами…

Фарайи лишь равнодушно хрюкнул и презрительно посмотрел себе под ноги.

* * *

Встревоженный, Элигор взмыл над Адамантинарксом. Он бросил взор вниз, вбирая в себя темное величие города, его широких проспектов и огромных куполов, сотен озаренных огнями зданий, кишащих демонами и душами, многоцветных, сияющих глифов, застывшей навечно армии огромных статуй, и подумал о том, как изменится столица, когда развернется война с самыми невероятными силами Ада. А потом взгляд капитана переместился на медленно текущий Ахерон, Реку Слез, и досадная мысль неожиданно пришла ему в голову, что это, в конце концов, не самое приятное соседство, жуткое предзнаменование для города, судьба которого сейчас в лучшем случае неопределенна.

АДАМАНТИНАРКС-НА-АХЕРОНЕ

С тех пор как он обрел себя, к нему вернулись сны. Сны о жизни до Ада. И снилось ему из ночи в ночь одно и то же. Он понимал, что это — сон, но понимание не приносило облегчения. И оставалась тяжесть в руках, которые были словно отлиты из бронзы, хотя ноша, которую он нес во сне, была легка, почти невесома. И она — плакала. Каждый раз ему снилось, что он опускает взгляд и всматривается в чистые детские глаза, как будто стремясь найти поддержку в их невинности, и тогда сердце его готово было остановиться от бешеного стука, а грудь разрывала ненависть! Нет, не к ней. А к тому — там, Наверху. И его взгляд, такой же холодный, как эти голубые небеса, поднимался вверх. «Как могу я совершить такое? Это же против всего человеческого, против отцовства, против самой природы! Даже они, столь ненавидимые нами римляне, и то не совершают такого…» Но… Несчастья, которые эти люди принесли для его города после войны, — вот почему он сейчас здесь. Да еще из-за безжалостного лета.

В ноздри ворвался едкий дым, и ненависть, казалось, забила рот, мешая кричать.

Дочь мирно заворковала. Он так любил эти ее песенки и сейчас засомневался, подумал, не сбежать ли, хотя и знал, что не сможет этого сделать. Ганнибал продолжал идти, и ряды мрачных, молчаливых людей кивали ему, когда он проходил мимо. Он шел к дымящемуся Тофету все ближе, и вдруг беспощадная схватка ненависти и любви, столь сильных в своей борьбе, словно сжала глубоко внутри его что-то исконное, изначальное, и он, суровый воин, понял: когда-нибудь из-за того, что сделает он сегодня, будут страдать многие. Сейчас он, благородный Барка, подаст всем пример, и люди, словно глупые, доверчивые овцы, каковыми они, собственно, и были, последуют за ним, принося в жертву собственных первенцев.

Воркование ребенка сменилось плачем — сначала тихим, но с каждым мгновением все более сильным.

Дым ел глаза Ганнибала, новые слезы от него смешались с прежними. Воздух вокруг дрожал от жара жертвенного огня. Ад… Да, это Ад.

Он подступил к краю жертвенной ямы, к окаймлявшим ее колоннам, кучам пепла, детским обугленным и сломанным костям, к расколовшимся от жара урнам.

От резкого гула барабанов и систрумов он вздрогнул. Он с трудом вытянул вперед руки, и за стеной шума плач трепещущего свертка стал вдруг почти не слышен. Он был мощным мужчиной, а она — почти невесомой. И по знаку жреца он бросил ее — даже дальше, чем ожидал. И тут же, борясь со слезами и захлестнувшей все его существо ненавистью, он проклял бога, потребовавшего от его народа совершать этот зверский ритуал, убедившего, что только пожертвование самого дорогого может его умилостивить.

И теперь каждый раз, вырываясь из цепких лап сна, он продолжал проклинать вечно голодного Молоха.

* * *

Он лежал, не открывая глаз, втягивая донесенный ветром от Ахерона воздух — соленый, с примесью серы от огней города. Завернувшись в плащ из шкуры абиссали, Ганнибал, генерал душ Армии Ада, лежал рядом со своими солдатами и думал об Эмильсе. Тоже не впервые. Он уже заметил последовательность: сначала — сон о дочери, затем — Эмильса. Он вновь представил себе ее лицо с точеными чертами — таким, каким оно было тысячи лет назад, и понадеялся, что уж она-то не в Аду. Хотя с уверенностью сказать этого он не мог — в конце концов, она родилась в семье воина…

Из города донеслись звуки сигнальных рожков. Ганнибал открыл глаза, поднялся, скинул с головы присыпанный пеплом капюшон, расправил плащ. Чуть ли не смешно было вспоминать, как демоны не понимали, почему он отказывается от плащей из кожи душ для себя и для своей армии. Демонам и вправду было смешно, они гоготали, веселились, но, когда он начал настаивать, просто пожали плечами и выдали эти чешуйчатые плащи. Эмильсе понравилось бы, как он теперь настоял на своем, она и сама любила упрямиться. Но этот прочный, как доспехи, плащ, который сейчас на нем, конечно же, не мог заменить того, окропленного ее слезами, который она запахнула на нем перед тем, как он ушел из ее жизни навсегда.

Ганнибал повернулся к Адамантинарксу. Город вдруг почти скрылся, затянувшись пеленой, а потом снова выплыл из тумана. Меж домами мелькали искорки; некоторые поднимались и опадали, другие собирались в нечто, походящее на кубы и пирамиды, — такими казались отсюда головные огни демонов. Странно, что он может считать такое место своим домом. Хотя, с другой стороны, время, проведенное в Карт-Хадаште, в сравнении с тысячелетиями в Аду — ничто.

Головной факел приближавшегося от города гонца он заметил еще до того, как услышал шорох рассекающих воздух крыльев. Тот приблизился, приземлился перед командующим душами и поклонился.

— Великий лорд Саргатан приветствует тебя и твою армию, генерал. И повелевает направиться к Пятым воротам, куда прибудет сам со штабом. Великий лорд посылает тебе этот жезл — как символ твоей власти и принадлежности к Великой Армии Восхождения.

Гонец протянул Барке тяжелый жезл. Он был увенчан горизонтальным полумесяцем и диском — символами канувшей в небытие империи Ганнибала. По его поверхности извивались змейки молний. Этот жест, выражающий признание и даже уважение, растрогал Ганнибала. Насколько можно было его растрогать.

Взяв из рук гонца жезл, Ганнибал дал сигнал одному из приставленных к его войску демонов, и вскоре воздух в отдалении наполнился глухим ревом военных рогов.

К тому времени, как он добрался до передних рядов своих войск, шепот о близком сражении, который пошел из уст в уста сразу по прибытии гонца, уже превратился во взволнованный говор. Души подхватывали оружие и быстро строились. Ганнибал повернулся к брату, и они вместе отдали приказ выступать.