Танцы марионеток - читать онлайн книгу. Автор: Елена Михалкова cтр.№ 39

– Значит, все были в доле, – мрачно заметил Бабкин. – Если бы хотели, то взяли бы как миленьких.

– Сейчас это уже неважно. Олега Борисовича слушались и боялись, потому что он временами вел себя как законченный психопат, а сумасшедших люди всегда опасаются. Затем в моей истории имеется пробел, после которого Тогоев выплывает – кем бы ты думал? – заместителем начальника местного РОВД.

Бабкин недоверчиво присвистнул.

– Какой был год?

– Девяносто первый. На этой должности он сидел недолго и быстро перебрался в руководство муниципальной организации, которая занималась переработкой мусора.

– У-у-у! – протянул Сергей. – Золотое дно!

– Да, только для некоторых конкурентов Олега Борисовича оно стало песчаным. Опять-таки в прямом смысле слова: двух бизнесменов, пытавшихся спорить с ним за денежную мусорную жилу, нашли на дне реки с ногами в цементном ведре – в лучших традициях итальянской мафии.

– Тогоев опять вышел сухим из воды?

– Уголовное дело на него было заведено, но все окончилось пшиком. Затем он опять пропадает из виду, а выплывает уже в девяносто пятом акционером завода минеральных удобрений, что под Ростовом. Ходили слухи о том, что заказное убийства Эдуарда Росинова – помнишь такого? – его рук дело, но доказательств не было.

– Росинов у слишком многих торчал бельмом в глазу, – вспомнил Бабкин, в памяти которого всплыли отголоски известий о расстреле крупного чиновника.

– Верно. Но дело отличалось крайней наглостью и, не побоюсь сказать, тупостью. Среди бела дня на людной улице, запруженной машинами, расстрелять шофера и пассажира – это был бы полный идиотизм, если бы он не увенчался успехом. Чуть позже Олег Борисович решил заняться рейдерством и с помощью грубой физической силы и подкупленных судей присвоил себе бизнес небезызвестного тебе Аслана Коцбы [4] . Третий завод по производству удобрений – тот самый, который в Подмосковье.

– Постой-ка… У Коцбы?! Не может быть! Тот сам у кого хочешь что угодно отберет.

– Тогда он только начинал свое дело.

– Таран, говоришь, – почесал в затылке Сергей. – М-да. Хорошенького противника мы себе нашли. И что нам с ним делать?

Макар задумался, сполз с кресла и растянулся на ковре.

– В первую очередь… – отрешенно сказал он, глядя в потолок, – не будем считать Олега Борисовича своим противником.

– В каком смысле?

– Нам он не по зубам.

– Я рад, что твоя мания величия уступила место голосу разума, – съехидничал Бабкин. – И что ты нам предлагаешь? Уехать в Тимбукту и там провести остаток дней, валяясь в зарослях бамбука?

– Акации.

– Что?

– Акации, а не бамбука. Бамбук в Мали не растет, там вокруг сплошная пустыня.

– Я поражен широтой твоих географических познаний. Но вопрос о том, что нам делать, остается открытым. Я начинаю думать, что мой замысел по избавлению мира от личности Олега Борисовича был не таким уж неудачным.

– Он был бесперспективным, – бросил Макар, явно поглощенный какой-то идеей. – И уголовно наказуемым. Выкинь его из головы.

Он поднялся, открыл балконную дверь, и в комнату ворвался шум двора: гудение машин на соседней улице, шелест зеленеющих деревьев, мерное шарканье метлы дворника по сухому асфальту. За спиной Илюшина Сергей говорил о том, что он действительно очень сглупил, не обратившись вчера в прокуратуру, и по здравом размышлении понял, что это единственное, что им стоит сделать…

– Машку с Костей спрячем, – говорил он с нарастающей уверенностью в голосе. – Они уедут, никуда не денутся. А Тогоева уголовное дело припугнет и заставит притихнуть. Не полный же он идиот, в конце концов! Собирается депутатскую неприкосновенность получить…

– Безусловно, это свидетельствует о наличии у него мозгов, – сказал Илюшин, оторвавшись от созерцания качающихся под ветром деревьев, и по его лицу Бабкин понял, что Макар слышал только окончание его монолога. – Но ты, Серега, сейчас не о том говоришь… Одну умную мысль ты уже высказал, твой лимит на сегодня исчерпан.

– И какую же? – осторожно спросил Бабкин.

– Не считать Тогоева противником.

– Это была твоя мысль. Но все равно спасибо за комплимент. А то мне уже не по себе стало: ты три часа как приехал, а еще ни разу меня не ужалил. Может быть, расшифруешь, что ты вкладываешь в эту умную мысль? Что с того, что мы не будем считать Тогоева противником?

Макар повернул к нему загорелое лицо и прищелкнул пальцами, как фокусник, собирающийся вытащить яркий шелковый платок из пустой стеклянной бутылки.

– Это значит, что противником ему будет кто-то другой.

Василий Ковригин был пьян. Не безобразно, как говорили раньше – мертвецки пьян, а почти культурно, хотя были времена (и чего там скрывать, не такие уж и давние), когда культурно напиться представлялось ему таким же малореальным, как прыгнуть зимой с двадцатиметрового моста и точнехонько угодить в единственную прорубь на льду. Вроде и можно, но вряд ли получится, как ни старайся.

Он выпивал с юности и даже в состоянии, которое Лена в гневе называла скотским, сохранял свое обаяние, ласковую ухмылку, делавшую его похожим на героя из голливудских фильмов – прохвоста и неудачника, вечно влипающего в разные истории, но притом любимого зрителями. Вот и он, Вася, тоже был из таких – любимых зрителями.

Его пьянство было не побегом, а ритуалом. Так он сам себе говорил. Просто привычка, может, и не самая хорошая, но безобидная для окружающих. А за себя самого Вася Ковригин попросил бы никого не беспокоиться. Что радовало его, так это собственная способность фотографировать в любом состоянии – иной раз, на следующий день просматривая снимки, он пораженно качал головой: неужели этот отличный кадр он сделал после того, как они ушли из «Текила-бума»? Он уже и «Текила-бум»-то к тому времени помнил с трудом…

Ленка, которую он считал выросшей в каком-то выморочном книжном мире, поначалу его забавляла. Но однажды он увидел, как из оболочки испуганного, недоверчивого существа выглянул кто-то другой: веселая, насмешливая женщина, похожая на любопытную маленькую девочку. Девочка когда-то давным-давно отправилась исследовать мир, находившийся за пределами своего дома, но что-то испугало ее, и она убежала обратно, закрылась на все засовы и даже дверь подперла старой табуреткой, чтобы никто не забрался в ее убежище. Но сама не могла удержаться – и смотрела наружу из окна с жадным любопытством.

Эта женщина-девочка очаровала его. И почему-то вызвала в нем непреодолимую нежность – первая из десятков баб, которые были у него: красивых, уверенных, влюбленных. Она не была красивой, испытывала постоянную неуверенность в себе, и он так и не смог понять, влюблена ли она в него хоть немного. Но она оказалась своей, родной, скроенной по подходящей ему мерке. «Не потому, что от нее светло, а потому, что с ней не надо света».