Горячее лето 42-го - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Поселягин cтр.№ 69

— Значит, показалось. Интересное у тебя обвинение.

— Вы бы мне объяснили, товарищ военюрист второго ранга, в чём меня обвиняют. Мне уже самому любопытно. А то попросили пройти за ними, разоружили, руки связали, вон следы на запястьях, закрыли в сарае и потом сюда, к вам привели.

— Ты, су*а, акт допроса подписал! — взвился в ярости особист. — Ты подписал признание.

— Что-то я такого не припомню. Никак поддельными делами занимаетесь, а товарищ младший политрук? Так тут вам не тридцать седьмой чтобы по оговору сотнями людей под расстрельную статью подводить. Хотя для тех времён вы возрастом не вышли. Брат научил как дела фабриковать? Сам-то служит или уже шлёпнули? Ладно там по навету, занять место начальства, или жилплощадь расширить, писали анонимки и людей пачками расстреливали ни за что. Я-то чем вам не угодил? Меня орденом наградили, а вас нет? Или девушка понравилась, а та мне предпочтенье отдаёт? Или какой трофей что у меня есть, а вам не подарил так вас возмутило, что до трибунала дошло? Нет, тогда?..

— Афанасьев, опять за своё?! — зло прошипел военюрист, заметно стушевавшемуся особисту, что злобно поглядывал на меня. — Я тебя предупреждал? Так вот, это дело будет изучать особая комиссия. Слишком много расстрельных приговоров на нашем фронте производится. В штрафбаты мало осужденных уходит. Позже поговорим… Теперь с тобой, капитан…

— Можно изучу? — попросил батальонный комиссар, и забрав мою папку, стал читать её, пытаясь стряхнуть усталость и сосредоточится на акте допроса и признании.

— Так вот, по тебе, капитан, — повторил военюрист. — Здоровая наглость, это конечно хорошо, однако обвинение на тебе серьёзное. Уничтожение немецкого военного госпиталя. Что на это скажешь?

— О как? — усмехнулся я. — А в признании нет что я младенцами по утрам завтракаю, а каждый вечер мне в постель новую девственницу кладут для утех? Слабо, товарищ младший политрук, слабо. С фантазией у вас не густо. Я надеялся ваш полёт мысли мне припишет что существеннее.

Однако тот сдержался, поиграл скулами и отвернулся, явно строя мысли как меня наказать. С интересом на него покосившись, тем не менее военюрист, продолжил общение со мной:

— Обвинение, капитан, действительно серьёзное. Об этом случае, что произошёл меньше суток назад, уже весь фронт наслышан. Найти кто его уничтожил не удалось, но там отчётливо видны следы танковых гусениц, причём «КВ» и «тридцатьчетвёрок», а в вашем батальоне, не смотря на то что осталось всего восемь машин, такие танки есть. Тем более именно вы наступали в этом направлении. Ваши танкисты отказались давать показания, но вот ваш заместитель написал признание, что именно вы приказали уничтожить госпиталь.

— И вас ничего не настораживает? Этот зам давно о должности комбата мечтал. Обычный оговор. Воспользовался моментом. Товарищ военюрист, давайте без протокола.

— Хм, — тот переглянулся с другими представителями трибуна и посоветовавшись с ними, кивнул. — Хорошо.

— То, что я скажу останется между нами, и если даже кто попытается сообщить что это я сказал, отвечу что они больны головой и я такого не говорил. Так вот, немцы наших раненых не жалеют, и стоит отметить, что наши бойцы всегда равняют счёт. Немцы наш медсанбат побили, так наши в отместку немецкий. Всегда равняют счёт. По тому госпиталю, в чём меня обвиняют, я не помню, мы вообще в другом месте наступали, да и случаев где немцы недавно наших раненых побили, не припомню. Кстати, мой зам брал пять танков, и мой командирский «КВ», выбить из какой-то деревни немцев, уж извините, вылетело из головы название. Вон шишка какая на голове. Возможно там госпиталь и стоял. Я в это время с тремя танками работал по отходящей артиллерии противника.

Ересь я нёс страшную, я вообще не понимал где нахожусь, что за часть, кто мои танкисты, и что вообще происходит. Ну кроме того, что я стою перед представителями трибунала. Это не тройка, просто так получилось, что их трое на этом военно-полевом суде. Тут главное говорить с уверенным видом. А вообще на результаты трибунала мне плевать, всё равно сбегу, запрета на это нет. Перейду линию фронта, и займусь своими делами, меня вот эти крысиные дела только забавляли. Да, вы не ослышались, я откровенно веселился, попав под суд, и похоже военюрист это понял, видимо по глазам, что мне тут всё до одного места и мне весело. Меня ответили в сторону, к воротам, под дождь к счастью не выводили, и довольно долго те советовались, причём тот младший политрук в этом принимал активное участие, тряся какой-то бумажкой. Хм, судя по тому как тот тыкал в меня пальцем, тот на что-то напирал в моём лице. Почти полчаса я стоял на месте, пытаясь подслушать, но не получалось, шум дождя мешал. Кстати, за воротами похоже стояла полевая кухня, дымок доносился и запах приготовленного борща, его ни с чем не спутаешь, ещё доносился аромат свежего хлеба. Да так, что нюхая, слышал бурчание у себя в животе.

Наконец меня позвали, и тот же военюрист, что был сильно хмурым, стоя зачитал решение военно-полевого суда. Никакой пересмотра дела похоже не будет, всё уже было решено, ещё до того как меня привели.

— … лишить воинского звания, и приговорить гражданина Шестакова, Валентина Егоровича, к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.

— Ну вы и твари, — с усмешкой сообщил я. — Языки не сильно стёрли, вылизывая зад этому МЛАДШЕМУ политруку?

— Конвой, вывести приговорённого! — несколько резко приказал военюрист.

— А вы запомните, ответ всегда бывает, — всё же оставил я за собой последнее слово.

Меня вывели из сарая, и стали вязать руки. Я заметил, что рядом тёрся военюрист, тот вдруг сообщил:

— Против Члена Военного Совета фронта я идти не могу. А тут приказ, дело должно быть громким, мы с ранеными не воюем. Чтобы все это поняли.

— А какая разница кому задницу лизал, язык-то всё равно в дерьме, — спокойно ответил я, а тот резко развернувшись, ушёл.

Мне связали руки, и повели куда-то в сторону, тот особист и будет командовать расстрельной командой. Вон какая рожа довольная. Что интересно, мне пришло сообщение, предлагая новое задание. Пока без согласия не знаю какое. Видимо вернулись к старой схеме. Похоже, опять подстава. Так что я отказался. Сам поработаю, идите к чёрту с подставами и наградами. Сработал я чисто, продал в магазин верёвки, освободив руки, вырубил обоих конвоиров, те и среагировать не успели, купил «Наган» с глушителем, после чего выстрелил в особиста. Тот уже судорожно пытался достать оружие из кобуры, он замыкал процессию и видел, что происходит. Конвоиры, получив по голове, осели, а тот получив две пули в живот, упал. Подойдя, я похлопал его по щекам. Тот в сознании был, скрежетал зубами, и наклонившись к уху, сказал:

— Надеюсь, ты очень болезненно издыхать будешь. Не люблю оставлять долги.

Оставив того валяться на грязной размокшей земле какой-то улицы, неизвестной мне деревни, старясь не повредить босые ноги, я вернулся к ангару. Вырубив часового у входа, тот под навесом стоял, только до сапог капли долетали, аккуратно положив его, чтобы не грохнул ничем, в лужу получилось уложить вверх лицом, и вошёл в ангар. Тут были та же тройка трибунала. На столе ополовиненная бутылка водки, да закусь. Военюрист, что сидел спиной ко мне, заметив, как его напарники замерли, выпучив на меня глаза, тоже обернулся, а я сообщил на немой вопрос присутствующих, поднимая ствол револьвера, увенчанный глушителем: