Ужас Данвича - читать онлайн книгу. Автор: Говард Филлипс Лавкрафт cтр.№ 134

Убедившись, что с самолетом ничего не произошло, мы судорожно закутались в меховую летную одежду. Данфорт легко запустил двигатель, и мы очень плавно взмыли в небо над зловещим городом. Внизу простирался циклопический каменный лабиринт – таким же мы видели его и в первый раз, совсем недавно, хотя нам казалось, что с тех пор минули века. Набрав высоту, мы принялись маневрировать, чтобы определить силу ветра, перед тем как пересечь перевал. Снежная пыль в зените бешено плясала – это значило, что где-то очень высоко носятся вихри, но на нужной нам высоте, 24 000 футов, было достаточно спокойно. У самых пиков мы вновь услышали характерный свист ветра, и я заметил, как дрогнули руки Данфорта, сидевшего в кресле пилота. Решив, что при данных обстоятельствах даже такой неопытный пилот, как я, уверенней Данфорта проведет самолет меж горных вершин, я предложил ему поменяться местами и передать мне управление. Он не возражал. Я старался держать себя в руках и прилагал все свое уменье, глядя исключительно в просвет, где виднелось красноватое небо, и совсем не обращая внимания на курящиеся горные вершины. Я жалел только, что нет воска, чтобы, подобно спутникам Одиссея у берега сирен, залепить себе уши и не слышать, как насвистывает в пещерах ветер.

Однако Данфорт, свободный теперь от обязанностей пилота, взвинтил себя до предела и никак не мог успокоиться. Он ерзал, оборачивался на оставшийся за спиной город, оглядывал изрытые пещерами и облепленные кубами горные пики впереди, унылые заснеженные холмы по сторонам, бурливое облачное небо над головой. И как раз над самым перевалом, когда я был предельно сосредоточен, Данфорт испустил отчаянный вопль, едва нас не погубивший: я дернулся и на миг потерял контроль над штурвалом, однако тут же взял себя в руки и уверенно одолел остаток опасного пути. Боюсь, правда, что к Данфорту никогда уже не вернется душевный покой.

Я говорил уже, что Данфорт не желает рассказывать, отчего он закричал и что такого ужасного увидел, но, подозреваю, причины его нервного срыва следует искать именно в этом эпизоде. По ту сторону перевала, медленно сбавляя высоту, мы обменялись несколькими словами (приходилось перекрикивать свист ветра и шум мотора), но речь шла только о клятвах хранить секрет, которыми мы обменялись, прежде чем покинуть кошмарный город. Есть вещи, согласились мы, которые не годится знать и обсуждать всякому встречному-поперечному, и я молчал бы и дальше, если бы не экспедиция Старкуэзера-Мура: ее нужно остановить любой ценой. Во имя мира и благополучия человечества оставим в покое иные темные, глухие уголки Земли и ее неведомые глубины, а то как бы не восстали от мертвого сна противные естеству твари, не полезли бы, извиваясь, из черных нор порождения кошмара, чье безмерно затянувшееся существование бросает вызов небесам, и не отправились завоевывать себе новое жизненное пространство.

Данфорт признался только, и то намеком, что его напугал мираж. То, что он видел, не связано, по его словам, с Хребтами безумия, которые мы пересекли: с их кубическими пристройками, гулкими пещерами, червячными ходами, где клубятся испарения. Фантастическое, адское видение блеснуло в зените, среди завихрений облаков: оно отразило то, что лежало по другую сторону сиреневых западных гор, которых боялись Старцы. Вполне возможно, это был обман зрения, и виноваты в нем были прежние переживания, а также настоящий мираж, который мы видели накануне вблизи лагеря Лейка, – но, как бы то ни было, Данфорт воспринял эту картину как реальность и лишился из-за нее покоя.

Порой у него срывались с языка отрывочные слова: «черная яма», «резной ободок», «протошогготы», «пятимерные массивы без окон», «неописуемый цилиндр», «древний маяк», «Йог-Сотот», «первичный белый студень», «цвет вне пространства», «крылья», «глаза во тьме», «лестница на Луну», «первоначальные, вечные, бессмертные» и прочая бессмыслица; но когда наступает просветление, он от всего этого отрекается, ссылаясь на мрачную, полную необычных идей литературу, которую читал в юном возрасте. Надо сказать, Данфорт – один из немногих, кто осмелился дочитать до конца источенный червями том «Некрономикона», который хранится под замком в библиотеке колледжа.

Когда мы пересекали горный хребет, высоко в небе и вправду наблюдалось бурное перемещение паров; я не видел, что делалось в зените, но допускаю, что завихрения ледяной пыли принимали там странные формы. Остальное вполне могло дорисовать воображение – ведь Данфорту было известно, насколько живо отражаются иной раз в атмосфере отдаленные картины, как преломляют лучи и увеличивают изображение такие вот слоистые, подвижные облака. И потом, эти жуткие образы появились в его намеках не сразу, а лишь после того, как в памяти ожило прочитанное. Одного-единственного взгляда попросту не хватило бы, чтобы столько всего воспринять.

А в тот миг он выкрикивал лишь одно слово, безумное, однако имевшее слишком понятный нам источник: «Текели-ли! Текели-ли!»

1931

Уолтер Джилмен не мог сказать, являлись ли его сны следствием болезни или ее причиной. Все происходившее с ним таило в себе нечто ужасное, порочное, наполнявшее душу гнетущим страхом, который исходил, казалось, от каждого камня старинного города, и более всего – от ветхих стен мансарды древнего дома, что издавна прослыл в округе нечистым: здесь, в убогой комнатке, проводил Джилмен свои дни: писал, читал, бился с длинными рядами цифр и формул, а по ночам – метался в беспокойном сне на обшарпанной железной кровати. В последнее время слух его обострился до необычайной степени, и это причиняло невыносимые страдания – даже каминные часы пришлось остановить: маятник гремел, как артиллерийская батарея. По ночам едва различимые голоса далеких улиц, зловещая возня крыс за изъеденными червями стенами и скрип рассыхающихся балок где-то наверху сливались в один грохочущий ад. Темнота всегда приносила с собой множество звуков – Джилмен почти свыкся с ними, но все же вздрагивал от ужаса при мысли о том, что однажды привычный шум может стихнуть, уступая место иным звукам, которые – подозревал он – до времени таятся в обычном грохоте.

Джилмен поселился в древнем Аркхеме, где, казалось, остановилось время и люди живут одними легендами. Здесь повсюду в немом соперничестве вздымаются к небу островерхие крыши; под ними, на пыльных чердаках, в колониальные времена скрывались от преследований Королевской стражи аркхемские ведьмы. Но не было в жуткой истории города места, с которым связывалось бы больше страшных воспоминаний, чем с той самой комнатой в мансарде, что послужила приютом Уолтеру Джилмену; именно эта самая комната в этом самом доме приняла когда-то в свои стены старую Кецию Мейсон, ту, чей побег из Салемской тюрьмы так и остался загадкой для всех. Это последнее происшествие имело место в 1692 году. Тюремный надзиратель в ту ночь сошел с ума и с тех пор непрерывно бормотал нечто нечленораздельное о каком-то косматом животном с белыми клыками, якобы выбежавшем из камеры, где содержалась Кеция. На стенах помещения тогда же были обнаружены странные рисунки, нанесенные липкой красной жидкостью и изображающие углы и многоугольники, истолковать смысл которых был не в состоянии даже высокоученый Коттон Мазер ^[8].