Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Далримпл cтр.№ 14

Когда я начинал работать в тюрьме, ее сотрудники относились ко мне настороженно — как к своего рода чужаку, который только мешает. Они предполагали (пока не было доказано обратное), что всякий образованный человек встает на сторону заключенных, а не тюремной администрации, поскольку это ему, в сущности, положено по должности (ex officio): он чувствует необходимость нести с собой сострадание к бедным и угнетенным.

Я не принадлежал к числу таких светочей сострадания, но сознавал необходимость сохранять независимость суждений в каждом конкретном случае и не отождествлять себя полностью с «командой» администрации в таком всеобъемлющем и всепоглощающем учреждении, каким является тюрьма. Понятно, что заключенные лгали и жульничали, выпрашивали и улещивали, но это не означало, что им никогда не нужно утешение и что они никогда не могут заболеть опасным недугом.

Распространенное в обществе представление о служащих тюрьмы таково: это необразованные мужчины (и женщины), склонные к садизму, и они наслаждаются своей неограниченной властью над теми, кого им вверило на попечение государство. Бесполезно было бы отрицать, что такие тюремные служащие встречаются (мне несколько раз попадались те, кто вполне отвечает приведенному описанию)— и что имеющаяся у них возможность безнаказанно творить зло в таких учреждениях была необычайно велика.

Но большинство сотрудников тюрьмы все же были не такие. Разумеется, они, как правило, не были людьми высокообразованными. Но это не значит, что они были глупцами, как мог бы подумать некто гордящийся собственным образованием. Не стоит игнорировать то, что они демонстрировали практическое понимание своих подопечных и при этом были сообразительны, разумны и проницательны.

Среди тюремных служащих я видел куда больше проявлений доброты, чем проявлений садизма, и я обнаружил, что по отношению к своим подопечным они в целом наблюдательнее, чем средний медицинский персонал психиатрических отделений, поскольку их сознание не напичкано всякими негибкими теориями, искажающими восприятие.

Между тюремными служащими завязывалось товарищество, во многом коренившееся в их своеобразном положении — и облегчавшее его. В каком-то смысле они были такими же заключенными, как и сами узники. Как и узников, их могли, предупредив лишь за очень небольшое время (и не спрашивая их мнения), переправить из одной части страны в другую, однако на новом месте и условия, и общественная жизнь оказывались почти такими же, как на прежнем. Работа в «тотальных институтах» (термин американского социолога Ирвинга Гофмана), замкнутых мирках, таких как армия, школы-интернаты, тюрьмы, психиатрические лечебницы, имеет свои «компенсирующие» преимущества: особый esprit de corps ^[10]), заранее подготовленная общественная жизнь, ощущение жизненного предназначения и даже превосходства по отношению к остальному миру, который ничего не знает о том, как живется в таких сообществах.

Сотрудники тюрьмы по-прежнему, как в былые времена, придерживались приятного (для меня) обыкновения всегда обращаться друг к другу «мистер Смит» или там «мистер Джонс» (во всяком случае в стенах тюрьмы), а не по имени, даже если они находились между собой в дружеских отношениях. А вот заключенных они звали просто по фамилии («Смит» или «Джонс»), пока высокие инстанции не распорядились, чтобы и при обращении к арестантам тоже прибавлялось уважительное «мистер». Я бы не заострял на этом внимание, если бы распоряжения по больнице, находящейся по

соседству, не были прямо противоположными: к пациентам мистеру Смиту и мистеру Джонсу следовало обращаться по имени или даже применять уменьшительно-ласкательную его форму («Билл», «Джек» и т.п.)— якобы потому, что это звучит дружелюбнее. Получалось, что пациентов следует инфантилизировать, а вот к заключенным надлежит обращаться с особой уважительностью. Просто какая-то антиутопическая инверсия преступления и болезни — в точности как в романе «Едгин» Сэмюэла Батлера! ^[11].

Юмор тюремных служащих явно можно было бы отнести к категории «юмор висельника». В эпоху применения смертной казни это выражение имело не только метафорический смысл. (Рассказывают — вероятно, это выдуманная история, не могло же такое случиться на самом деле,— как один узник по пути в так называемый палаческий сарай заметил в разговоре с сопровождавшими его тюремщиками, что погода выдалась не очень-то хорошая. «Тебе-то ладно,— ответил один из них,— тебе хоть назад не возвращаться».)

Как-то раз к нам прибыл заключенный с большим количеством пирсинга. Татуировки и другие формы декоративного самоуродования статистика связывает главным образом с преступным миром. Так было с давних пор: Ломброзо отмечал это еще столетие с четвертью назад. Свыше 90% белых британских заключенных имеют татуировку (более распространенной среди них является лишь одна особенность — курение), хотя за пятнадцать лет моей работы в тюрьме природа этих татуировок изменилась.

Поначалу татуировки были в основном любительские — одноцветные, выполненные тушью. Их делал либо сам заключенный, либо кто-нибудь из его дружков, нередко в самой тюрьме (где это, впрочем, считалось правонарушением), причем такой «художник», как правило, не обладал профессиональными навыками татуировщика. Татуировки зачастую состояли из нескольких слов — к примеру, «Сделано в Англии» вокруг соска на груди, LOVE и НАТЕ («ЛЮБОВЬ» и «НЕНАВИСТЬ» — или «ЛЮБЛЮ» и «НЕНАВИЖУ») на фалангах пальцев каждой руки, с тыльной стороны (кроме больших пальцев). Любимой аббревиатурой была АСАВ, что расшифровывалось как «All Coppers Are Bastards» («Все копы — сволочи»); правда, если носитель этой надписи попадал в участок, там он уверял, что это означает просто «Always Carry A Blade» («Всегда носи с собой нож»). Иногда мне случалось увидеть на предплечье примитивное изображение полисмена, висящего на фонаре, что вряд ли помогало обладателю картинки при аресте. На фалангах пальцев также часто писали LTFC и ESUK, и, если сдвинуть пальцы, получалось lets fuck (давай потрахаемся) ^[12]. Это показывали женщинам в каком-нибудь пабе. Я спрашивал их носителей, сработал ли хоть раз этот метод обольщения. Они отвечали, что иногда работает, и, когда это случается, выходит, что все эти татуировочные усилия были не напрасны.

Еще одним излюбленным вариантом таких самодельных татуировок была пунктирная линия вокруг шеи или запястья, с надписью «РАЗРЕЗАТЬ ЗДЕСЬ», в более изощренных версиях — с изображением ножниц. Узники любили также надпись «НЕ БОЮСЬ» большими синими буквами сбоку на шее: зачастую ее носили на себе маленькие или тщедушные люди, которые мало что значили в социальном мирке, где в основе иерархии лежит насилие. Увы, эти слова часто воспринимались как вызов, а не как предупреждение, и на их носителей иногда нападали исключительно по этой причине. Один из моих пациентов получил трещину в черепе в качестве отдаленного последствия своей татуировки.