Синдикат - читать онлайн книгу. Автор: Дина Рубина cтр.№ 73

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поздно вечером позвонил Яша, сказал:

— Слушай, тут нам «Твердынюшка» подсудобила общину в Серпухове. Человек двадцать. Поедем в среду? На тебя они соберутся, ты ж популярная.

— Поедем, — сказала я, вздохнув. Меня опять использовали как живца, но не хотелось огорчать Яшу отказом. Да и вырваться лишний раз из стен Синдиката было не вредно.

…Словом, Павлик надыбал для нас в Серпухове штук тридцать евреев. Два-три отборных, остальные — не обессудьте.

Паша был святым, чистым человеком. В четырнадцать лет сел в тюрьму за грабеж и наркотики, и просидел 11 лет с перерывами. Наркотики же употреблял семнадцать лет. Кололся, воровал, грабил, находился в розыске, кололся, покрылся язвами, болел туберкулезом, желтухой, сифилисом, воровал, грабил, кололся… словом, пропадал окончательно… И вдруг повстречал одного приятеля, который, как говорит Паша, в то время «уверовал» и с наркотиками завязал. И этот вот приятель, вместе со всей своей общиной, стали молиться за Пашино исцеление, пробуждение и осознание.

«И отмолили. И наш Бог Израилев мне помог», — говорит Паша просто, тоном, каким рассказывают о сантехнике, которого вызвали починить протекающий бачок, и он пришел и починил.

После чего Паша отработал несколько лет в наркодиспансере, ухаживая за наркоманами; некоторых спас, большинство похоронил…

Стали и дальше происходить с ним чудеса. Стали закрывать на него «дела». Потом встретил девушку, которая рискнула связать с ним судьбу… Родились один за другим сыновья…

«Жена у меня прекраснейшая, — говорит он со слезою в голосе. — И вот шесть лет уже я живу такой моей новой жизнью».

…По пути прежде всего заехали мы за Пашиным начальством — датчанкой Барброй и мужем ее, бельгийцем Чарльзом. Время от времени они сопровождали нас в поездках, — видимо, стараясь убедиться в размахе нашей деятельности. Кроткие и улыбчивые, они взобрались в минибус и, подпрыгивая на ухабах, ойкая и тихо переговариваясь друг с другом на каком-то своем языке, доехали с нами до Серпухова.

Встреча была организована в «Областном обществе охотников» — старом одноэтажном доме в глубине кривого переулка. В прихожей нас встречала кабанья голова на стене, и напротив нее — голова огромного лося. Косяки и притолоки входных дверей были обиты связками бамбука. По стенам, крашенным старой масляной краской, висело бесчисленное множество оленьих рогов и между ними — стенгазета «Стрелок». В маленьком зале перед высокой, как коробочка, задернутой красным плюшевым занавесом, сценой, для нас поставили стол и два удобных крепких табурета. Мы сели.

Барбра и Чарльз сидели на венских стульях в первом ряду, слушали непонятную речь, светло улыбались и кивали, и пока мы с Яшей выступали, они несколько раз фотографировали нас — им ведь тоже приходилось отчитываться перед своим начальством о проделанной работе.

Собравшиеся чинно выслушали Благую весть о Синдикате, Яша долго распинался о льготах, выгодах и замечательном будущем тех, кто решится на Восхождение… Народ безмолвствовал. Наконец, в третьем ряду подняли руку и с места спросили:

— А в Германию вы не посылаете, случаем?

На этом мы вечер завершили… Улыбающихся и очень счастливых своих начальников Павлик повез в Москву. Нам же с Яшей возвращаться в ночь-полночь не имело никакого смысла. Накануне он заказал два одноместных номера в здешней гостинице, и наутро собирался показать мне какие-то, по его словам, потрясающие монастыри…

Последнее, что успела заметить я в этом чудном заведении, был «Устав охотника» в рамочке на стене, в котором я запомнила только первый пункт: «Уважай старших по званию и возрасту охотников»… Монументальный кирпичный, с не запирающейся дверью, туалет во дворе, зиял шестью черными, густо посыпанными хлоркой, пугающе большими отверстиями в полу. Как будто это помещение предназначалось не для охотников, а для крупной рогатой дичи.

Это был заповедник нетронутой советской власти — весь город Серпухов. И было это, — продолжу я былинным запевом, — в ста километрах от Москвы.

…Наутро мы взяли такси и поехали смотреть обещанные Яшей монастыри…

Все они восстанавливались, и частью уже были заселены. На входе в мужской монастырь мне велели надеть юбку, Яше — поверх шортов, — длинные штаны. Среди вещей, наваленных в жестяной бак, я разыскала черную юбку и надела ее поверх брюк. Яша нашел и напялил на себя огромные тренировочные штаны. Мы стали похожи на афганскую семью из Пешавара.

Потом во дворе монастыря мы сидели в тени от огромного тополя, и Яша рассказывал, как в восемьдесят седьмом году они с Маней гуляли здесь, — повсюду стояла трава по пояс, окна все были выбиты, краска с куполов облезла, в пустой и страшной колокольне гудел ветер… И даже бомжи сюда не забредали… Ни души… Тихо и поэтично… Сейчас же здесь кипела жизнь, шныряли туда-сюда богомольцы, послушники…

Яша пригорюнился и умолк, и я молчала, не мешая ему думать о Мане… В сторонке, у выхода с территории монастыря нас ждало такси, нанятое за полтора доллара в час.

По дороге в гостиницу я обратила внимание на огромную — несоразмерную для такого небольшого города — статую Ленина.

Таксист скучливо сказал:

— Он раньше стоял с протянутой рукой… Потом на руке один тут повесился. Актер тут, местного драмтеатра… он Лениных всегда играл… Так, говорят, похож был… даже без грима… Ну, в общем… перестройка тут, всякое такое… Перестали представлять по театрам. Человек работу потерял… Пил, пил… потом пошел и повесился. Ночью, на руке Ильича. И руку убрали.

— Как убрали? — воскликнул Яша.

— Ну… отрубили и переделали. Сунули в карман.

— А ну-ка, сдай назад… — попросил Яша. Таксист безропотно дал задний ход.

Да, Ленин стоял в несколько развязной позе: одна рука слегка заведена за спину, другая — в кармане. Ну, и пресловутая кепка на затылке.

— Тот еще типчик, — заметил Яша.

Мы стали вспоминать все памятники вождю, виденные в разных городах. В Ростове, например, Ильич стоял, выставив левую ногу и протянув вперед руку, как бы указывая — какие он оторвал себе классные ботиночки.

В Истре — домашний божок, метр пятьдесят, густо покрытый серебрянкой, он похож был на елочную игрушку.

В Клину — видимо, незримое присутствие великого композитора в исторической ауре города действовало облагораживающим образом даже на Ленина, — он и внешне был похож на Петра Ильича. Стоял в сквере, в свободной позе, без этих навязчиво указующих жестов в неизвестном направлении, одной рукой держась за отворот пиджака, ловко на нем сидящего, другую опустив в карман брюк, тоже неплохо скроенных, — элегантный англизированный денди. И выкрашен не пошлой серебрянкой, как Истринский, а краской цвета топленого молока, приятной для глаз.